неладно, но гримаса, искривившая губы и пробившаяся наружу сквозь дебри зарослей, походила скорее на звериный оскал, нежели на искреннюю улыбку.
Поспешно проглотив предложенный казаками, чего там, весьма скудный ужин, он вытер травой ложку, сунул ее обратно, но руку не вынул, а усердно зашарил ею в своих лохмотьях.
Казаки, улыбаясь, переглянулись промеж собой. Мол, глядите, братцы, роется за пазухой, словно богач в мошне, а у самого, наверняка, окромя блох нет ничего, да и блохи от такой жизни давно на лучшие «хлеба» перебрались. Но незнакомец не зря терял время и знал, что искал – потому что вытянул из-под остатков одежды неожиданно довольно пухлый тючок.
– Вот такой из меня казак, – промолвил с неприкрытой гордостью. – Сам гол, как сокол, зато седло и ложка своя. А также – папуша табака имеется… Да еще и не какого-нибудь самосада. Настоящий Трапезундский! Угощайтесь, – торжественно протянул сверток Гарбузу, по внешности и степенности манер признавая его старшим над более молодыми запорожцами. – А я вам пока о себе расскажу.
– Спасибо, – казак чуть брезгливо развернул грязную тряпицу, пропитанную застарелым конским потом и еще чем-то, куда более вонючим. И даже присвистнул от удивления, когда в его руках очутился изящно расшитый мелким речным жемчугом замшевый кисет.
– Вот так цяцька, – присвистнул Лис. – Да за нее в базарный день, можно пару жеребых кобылиц сторговать.
– Возможно, – равнодушно пожал плечами человечек. – Я в этом мало понимаю… Да и зачем мне табун? Вот если б кто взамен небольшую пасеку предложил, – он мечтательно прищурил глаза… – Эх, люди, если бы вы знали, какая у меня когда-то была пасека, – он опечалено покачал головой. – Все с дымом пустили, басурмане проклятые… Ага, – вдруг опомнился он, – я же так и не сказал своего имени… Рудым Пасечником Паньком меня кличут, или – Нечистым. Это кому, как больше нравится, а мне – без разницы. Может, приходилось слыхать?
Казаки отрицательно помотали чубами.
– Ну и ладно, – махнул рукой человечек. – Вольная Степь большая, всех знать и упомнить – голова треснет. Курите, курите, – спохватился, видя, что казак не спешит натаптывать люльку* (*укр., – трубку), а продолжает внимательно рассматривать кисет.
– Обязательно, – пробормотал Гарбуз, распуская шнуровку и доставая из мешочка пучку табака. – Странно, но чудится мне, что я уже когда-то видел похожую цяцьку. Вот только никак не припомню, в чьих руках именно.
– А ну-ка… – заинтересованно потянулся к кисету Лис. Оглядел внимательно и к явному облегчению Панька отрицательно помотал головой. – Нет, мне этот кисет точно не знаком. Потом сунул пальцы внутрь и со словами: – А тут еще что-то есть! – вытащил наружу большой нательный крестик на толстой серебряной цепочке.
– Вот это да! – удивленно воскликнул Гарбуз, окидывая Панька внимательным взглядом из-под прищуренных век. – А чего это ты, добрый человек, крестик не на шее, как положено всякому христианину,
