были почти ласковыми, как будто она прикасалась к нежной коже любимого человека. Потом она внезапно вцепилась пальцами в ткань, словно какая-то невидимая сила хотела сорвать тунику с ее тела. Во взгляде Герлок появилось упрямство, которое свидетельствовало о том, что ею двигала не столько любовь к красивой одежде, сколько желание скрыть свое настоящее происхождение.
– И ты пойдешь со мной! – заявила Герлок.
Эти слова больше походили на приказ, чем на просьбу, и Матильда не понимала, почему девушка так настаивала на своем, ведь невозможно было представить себе более скучную спутницу, чем она. Но, казалось, Герлок считала своим долгом искоренить в ней монашескую добродетель.
Матильда не хотела соглашаться, однако предложение снова выйти на улицу после долгой зимы было слишком заманчивым. Она поднялась.
– Хорошо. Если хочешь, я пойду с тобой, – уступила она Герлок.
Вскоре послушница пожалела об этом. Ей было скучно слушать, как Герлок торгуется с продавцами тканей, неприятно проваливаться в размякшую землю и почти невыносимо находиться в толпе, чувствовать прикосновения совершенно чужих людей, слышать их голоса и ощущать их горячее дыхание на коже. Матильду захлестнула волна отвращения, и в то же время, даже если она не хотела себе в этом признаваться, в ней проснулись воспоминания об Арвиде, о днях, проведенных в лесу, о совместных ночах, о поцелуе. И эти воспоминания были далеко не отвратительными.
Иногда Матильда думала, что окончательно вычеркнула из памяти то время, но здесь, на рынке, она так ясно увидела перед собой прошедшие дни, как будто только вчера Арвид оставил ее в Фекане, а она поклялась никогда больше не произносить его имя. Девушка сдержала клятву, но в ее мыслях это имя появлялось чаще, чем ей бы того хотелось.
Матильда недовольно покачала головой и поспешила вслед за Герлок, услышав ее возглас:
– Смотри! Мех горностая и рыси!
Байе вырос на руинах римской цитадели. Ее крепкие каменные стены были разрушены норманнами, а затем восстановлены, пусть даже и не во всем своем величии. На стене за отесанными стволами деревьев скрывались воины графа, которые вглядывались в равнины, окружающие город, чтобы своевременно заметить опасность.
Некоторые прилавки располагались в тени стены, куда даже в полдень не попадали солнечные лучи и где земля все еще была покрыта льдом. Герлок решительно ступала по ней, хотя, должно быть, очень мерзла в своей легкой обуви. Девушка восторженно гладила меха, набрасывала их на плечи, прижимала к щекам и подбородку.
– Хочешь себе такой? – спросила она Матильду. – Конечно, я не стала бы предлагать тебе что-то дорогое. Я знаю, какая ты скромная. Но посмотри: эта накидка из беличьего меха была бы тебе к лицу.
Матильда замотала головой, и Герлок не стала ее уговаривать, потому что увидела нечто еще более привлекательное.
– Какие шляпки! – восхитилась она и бросилась к соседнему прилавку. – Как изысканно они выглядят! Гораздо изысканнее, чем шапки и береты норманнов.
