по-старинному, без перчаток, но все как-то не доводилось в ней поучаствовать.
– Вас, значит, не испугал рассказ о Забияке?
– Меня? Испугал? Я хоть сейчас бы в путь – и десять миль пешком, лишь бы встретить этого парня!
– Да, поединок был бы на славу! Сегодня, кстати, полнолуние, а на дорогу он выходит где-то примерно здесь.
– Если это правда все, что вы рассказали, – возразил Стивенс, – наверняка мы, боксеры, о нем бы знали. Или он не профессионал и творит эти штуки просто так, для забавы?
– Вообще-то есть мнение, что он работает конюхом или объездчиком в скаковых конюшнях здесь, поблизости. Ну а там, где лошади, и боксу найдется место. Если вся эта история не выдумки, то в этом парке, где мы сейчас проезжаем, и впрямь происходит… Эй! Черт побери, осторожнее! – Низкий голос сэра Фредерика вдруг сорвался на фальцет.
Дорога круто спускалась в лощину, где тень бросали кроны деревьев – при свете луны это походило на въезд в туннель. Внизу в лощине, слева и справа от дороги, высилась пара столбов, бурых от лишайника и ржавчины. Геральдические знаки на них теперь стали неразличимы, превратились в подобие каменных морщин. Чугунные ворота, прежде живописные, повисли криво на заржавевших петлях – что говорило о прежнем благоденствии и о теперешнем упадке поместья Броукасов, виднеющегося в дальнем конце аллеи, которую уже почти заглушила сорная трава. И вдруг из этих древних ворот выбежала на дорогу тень, высокорослая и стремительная, поймала под уздцы лошадей, взвившихся от неожиданности на дыбы.
– Держи лошадок, Роу! – грубо заорал нападающий. – Хочу потолковать по душам с этим щеголем, покуда он от нас не умчался прочь.
Второй человек появился из-под сени деревьев и, не говоря ни слова, принял у него поводья – приземистый, широкоплечий, он был одет в диковинный плащ до колен, какого-то бурого цвета, а на ногах сапоги и гетры. Шляпы на нем не было, только черный шарф вокруг шеи. Фонари одноколки осветили мрачную багровую физиономию – толстогубую, с гладко выбритым подбородком. Его приятель-верзила, едва отдав ему поводья, тотчас же очутился рядом с экипажем, и здоровенная жилистая рука легла на крыло. Злобные сине-стальные глаза вперились в Стивенса и баронета. Плотно надвинутая шляпа затеняла лицо, и все же были ясно видны свирепые, жестоко-непреклонные, жуткие черты. Расплющенный нос и шрамы свидетельствовали о том, что этот человек никогда не молил о пощаде и, вероятно, никого не щадил сам. Не молод и не стар – но ясно, что суровая жизнь успела оставить на нем свой жестокий след.
Взгляд, холодно-оценивающий, остановился сперва на баронете, затем на молодом человеке, сидящем рядом.
– Верно, Роу, я говорил тебе, что этот щеголь ни к черту не годен, – сказал незнакомец своему другу, не оборачиваясь. – Ты лучше глянь на вон того малого – он сойдет. Очень смахивает на боксера. Ну, вот мы и узнаем, годится ли он на что.
– Послушай, как тебя там… – возразил баронет. – Ты, как я вижу, редкий нахал! Гляди, схлопочешь кнутом по роже!
– Потише-ка, приятель! Лучше помалкивай, чтобы
