рассказ «Человек науки» современным читателям абсолютно неизвестен, хотя – у Джерома и в самом деле не всегда легко понять, где «роман в рассказах», где сборник рассказов и где отдельные рассказы, дополняющие этот сборник! – он, судя по всему, примыкает к книге «Наброски к повести», она же «Как мы писали роман». А уж что представляет собой эта книга – роман, повесть или сборник (а если сборник, то рассказов или эссе?), вопрос отдельный.
Из сборника «Рассказы после ужина»
Был канун Рождества. Сочельник у моего дяди Джона, сочельник (я вижу, что слишком часто повторяется в моей книге это слово, что делает ее однообразной даже на мой собственный вкус, но представления не имею, чем бы его заменить) в доме № 47 по Лабурнум-гров. Сочельник в тускло освещенной (газовые светильники не работали, ибо газовщики объявили забастовку) гостиной, где мерцающий огонь камина создавал причудливые тени на ярких узорах обоев, а на пустой улице бушевал ураган, и ветер, подобно какому-то неспокойному духу, дул, постанывая, через площадь и метался с тревожным криком вокруг соседней молочной лавки.
Воздав должное трапезе, мы разговаривали и курили. Ужин был просто замечательный, в самом деле великолепный ужин. Позднее, правда, в связи с тем, как мы отмечали эти праздники, у нас в семье возникли проблемы. Пошли нелепые слухи о том, как мы праздновали Рождество, но больше всего относительно моей роли в нем, и некоторые высказывания меня не то чтобы удивили – слишком хорошо для этого я знаю свою семью, – но огорчили, это факт. А что касается тети Мэри, то вряд ли после этих слухов я захочу увидеть ее снова, по крайней мере в ближайшее время. Мне-то думалось, тетушка Мэри знает меня лучше…
Но, несмотря на несправедливость – несправедливость вопиющую! – вряд ли это сделает меня несправедливым по отношению к другим, и даже к тем, кто совершил такие вздорные допущения. Ведь не могу же я не отдать должное горячим пирожкам с телятиной, что выпекает тетя Мэри, и поджаренным лобстерам, и выпеченным по ее собственному рецепту ватрушкам, непременно еще теплым (в холодных ватрушках, на мой взгляд, нет никакого смысла, вы потеряете половину вкуса), и не могу не запить все это старым элем дядюшки Джона, после чего остается только признать, что это самые вкусные кушанья на свете. Да, и отдал я этим кушаньям дань в тот же вечер, чего тетушка не могла бы не признать.
После ужина дядюшка приготовил пунш с виски. Я отдал дань и ему тоже, чего не мог не признать дядя Джон. Он сказал, что рад видеть, как мне пришлось по вкусу.
Тетушка отправилась спать вскоре после ужина, так что в компании остались священник нашего прихода, старый доктор Скрабблс, мистер Сэмюэл Кумбс, он же наш член совета округа, Тедди Биффлс, дядюшка и я. Мы все согласились с тем, что идти спать слишком рано, и дядя сварил еще пунша; мне помнится, дань ему отдали мы все – по крайней мере, помню, что я отдал. Да, эта страсть всегда со мной – неизменное желание отдать дань, следствие моего стремления к справедливости.
