исследователи сопровождали свои утверждения аргументацией и соответствующими лингвистическими выкладками. Только В. А. Голобуцкий, автор недавно вышедшей работы о запорожском казачестве, отступил от этой хорошей академической традиции. Отметив тюркское его происхождение и истолковав как «вольного человека», он ничем не подкрепил своего открытия. Нетрудно заметить руководившее им желание – закрепить филологически за словом «казак» то значение, которое придавалось ему в националистической публицистике и поэзии XIX в.
Некоторые исследователи идут дальше Голубовского и ищут следов казачества в скифских и сарматских временах, когда на нашем юге подвизались многочисленные ватаги, добывавшие пропитание грабежами и набегами. Степь искони дышала разбоем, хищничеством и той особой вольностью, которую так трудно отождествить с современным понятием свободы. Наиболее яркую печать наложила на казачество самая близкая к нему по времени татарская эпоха степной истории. Давно обращено внимание на тюркско-татарское происхождение казачьей терминологии. Слово «чабан», например, означающее пастуха овец, заимствовано от татар. От них же заимствовано и слово «атаман», производное от «одаман», означающее начальника чабанов сводного стада. Сводное же стадо составляли десять соединенных стад, по тысяче овец в каждом. Такое стадо называлось «кхош». Казацкое «кош» (становище, лагерь, сборное место) и «кошевой атаман» вышли из этого степного лексикона. Оттуда же «курень» и «куренной атаман». «Значение куреня, – по словам Рашидед-Дина, – таково: когда в поле кибитки во множестве стоят кругом в виде кольца, то называют это курень».
Объяснить проникновение в среду днепровских казаков тюрко-монгольской кочевой терминологии не так уж трудно ввиду близости Крыма. Но наиболее вероятным ее источником были казаки же, только не свои русские, а татарские. Представление о казачестве как специально русском явлении до такой степени распространено у нас и в Европе, что о существовании иноплеменных казачьих скопищ редко кому известно. Между тем Дон и Запорожье были, надо думать, младшими братьями и учениками казаков татарских.
На существование татарских казаков имеется множество указаний. Оставляя в стороне вопрос о большой казахской орде за Каспием, которую некоторые историки, как Быкадоров и Яворницкий, ставят в родственную связь со всем казацким миром, мы ограничимся более близкой нам территорией – Причерноморьем.
В 1492 г. хан Менгли-Гирей писал Ивану III, что войско его, возвращаясь из-под Киева с добычею, было ограблено в степи «ордынскими казаками». Об этих ордынских или «азовских» казаках-татарах неоднократно пишут русские летописцы со времен Ивана III, характеризуя их как самых ужасных разбойников, нападавших на пограничные города и чинивших необычайные препятствия при сношениях Московского государства с Крымом. «Поле не чисто от азовских казаков», – читаем мы постоянно в донесениях послов и пограничных воевод государю. Татарские
