порядке здесь идут дома. Изучать лондонские улицы – мое любимое занятие. Табачный магазин Мортимера, газетная лавка, кобургское отделение «Сити-и-Сабербен Бэнк», вегетарианский ресторан и каретное депо Мак-Фарлейна. Дальше следующий квартал. Ну что же, доктор, работу мы выполнили, теперь можно и отдохнуть. Сначала съедим по бутерброду, выпьем кофе, а потом нас ждет мир скрипичной музыки, где все прекрасно, утонченно, гармонично и где ни один рыжий клиент не потревожит нас своими загадками.
Мой друг был увлеченным музыкантом, причем не только превосходным исполнителем, но и несомненно талантливым сочинителем. Весь концерт он просидел со счастливым лицом, водя в воздухе длинными тонкими пальцами в такт музыке, и, глядя на эту улыбку, на полузакрытые затуманенные глаза, не верилось, что это тот самый Шерлок Холмс, безжалостный, холодный и расчетливый сыщик, которого как огня боится весь преступный мир Лондона. В этом удивительном человеке уживалось два совершенно разных характера, и его всепоглощающая страсть к точности и прозорливость, как мне часто казалось, были своего рода ответной реакцией на то вдохновенное и созерцательное состояние, которое порой охватывало его. Подобная двойственность часто бросала его из одной крайности в другую. Он мог целыми днями сидеть в своем любимом кресле, играя на скрипке или изучая старинные книги, но потом непременно наступал миг, когда моего друга охватывало жгучее желание действовать, и тогда его исключительный дар делать общие выводы на основании частностей достигал таких высот, что люди, мало знакомые с его методами, начинали смотреть на него как на существо, наделенное сверхъестественным разумом. Когда в тот день я, сидя в зале Сент-Джеймс-Холла, наблюдал за этим поглощенным музыкой человеком, я чувствовал, что тех, за кем он охотится, ждут великие беды.
– Вам уже наверняка хочется поскорее домой, доктор, – заметил он, когда мы вышли из концертного зала.
– Если честно, то да.
– А у меня еще одно дело на несколько часов. Это происшествие с нашим рыжим клиентом меня очень беспокоит.
– Почему же?
– Готовится крупное преступление. У меня есть все основания надеяться, что мы успеем предотвратить его, но то, что сегодня суббота, сильно усложняет дело. Сегодня вечером мне понадобится ваша помощь.
– В котором часу?
– Думаю, часов в десять, не раньше.
– В десять я буду на Бейкер-стрит.
– Прекрасно. Да, и еще одно. Захватите свой армейский револьвер, дело может оказаться опасным. – Он помахал рукой, повернулся и растворился в толпе.
Я не считаю себя глупее окружающих, но, когда я имею дело с Холмсом, меня постоянно преследует ощущение собственной тупости. Казалось бы, я видел и слышал все то же, что видел и слышал он, однако очевидно, что он не только ясно представлял себе, что произошло, но и то, что должно произойти. Мне же все это дело по-прежнему представлялось неразрешимой загадкой.
По дороге домой в Кенсингтон я еще раз припомнил все известные мне обстоятельства этого дела, начиная с поразительного
