– Видишь, он просто играет.
Джона этот ответ не успокоил:
– Они… Они за нами ходят, да?
Прежде чем ответить, она глубоко вздохнула. С ним рысь всегда говорила медленно и спокойно, будто с душевно больным.
– Они иногда, не слишком часто ходят за живыми. Просто ты необычный, вот они тобой и заинтересовались.
Джонни нервно потер переносицу. Она не заметила, или сделала вид, что не заметила его страха, и продолжила размещать жирных, белых личинок внутри его глубокой раны на ноге. Омерзение быстро прошло, когда он почувствовал странное в подобных условиях облегчение. Рысь пальцами стала стягивать оба конца раны, закрывая ее, будто укрывая личинок одеялом.
– Самое главное, не заговаривать с мертвыми, не трогать их.
«Такого желания у меня не возникнет», – подумал Джон.
– Им бывает одиноко, вот они и приходят к нам. Мне кажется, они представляют, будто живые. Может, они не знают, что умерли. Может, они потерялись, и не понимают, что происходит.
– Такое ощущение, будто тебе жалко их.
Она резко подняла на него взгляд:
– Мне жалко.
В больших раскидистых кустах сидел другой мертвый. Желтые глаза поочередно моргали. Девушка проследила за взглядом Джона, повернула голову назад, увидела наблюдающего и спокойно развернулась обратно.
– Не смотри на них удивленно и не кричи на них испуганно, а то они сами перепугаются, – задумавшись на мгновение, она продолжила, – один мальчик побежал к мертвой. Я не успела его задержать, это была его мама. Она обняла его, и они ушли под землю.
– Светило смилуйся… – Джон заморгал, тщательно стараясь прогнать эту сцену из своей головы.
– Нельзя к ним прикасаться. Тогда они решат, что ты хочешь быть с ними. Тогда заберут, – она последний раз аккуратно надавила пальцами на рану, перемотала какой-то длинной лианой (врач из цивилизации на такой же манер замотал бы бинтами) и довольно сказала, – Готово.
Еще болит, но не так как раньше. Они молча посидели, глядя на пламя костра. С головы до пальцев ног укутанная-замотанная в шкуры рысей девочка, и перепуганный мужчина, заключенный во вполне адекватную одежду, разве что грязную и местами порванную. Он повернулся к ней:
– Спасибо.
Рысь не посмотрела на него. Помолчала, потом спросила:
– Когда ты уходишь?
– Как только смогу снова ходить, – подумав, он опять добавил, – Спасибо.
Девушка помолчала, глядя на пляску тени из пальцев.
– Почему за тобой не пришла твоя семья, если ты пропал? Ты так и не сказал.
Джон натянуто улыбнулся.
– Боюсь, меня ищут не в том месте.
«Если вообще ищут».
– Экай?
– Экхай.
– А далеко от Экхая до Красных лесов?
Джон почесал затылок.
– Я шел через горы. Я… Путь к моему дому лежит через горы, и я подумал, что иду верно. Перепутал, видимо, где-то свернул не туда… В горах я плутал четыре дня.
Рысь кивнула, и жестом руки попросила продолжить.
– Из гор я вышел к этим лесам. Здесь я был дней восемь. Наверное. А потом…
– А потом тебя чуть не сожрала черепаха.
– Да.
– Понятно.
Ничего ей не понятно. Вчера она сама ему сказала, что ничего кроме Красных лесов не видела. Она не знает, что такое «горы». А вот он знал, что ему нужно выбираться отсюда, он знал, что слишком важен, чтобы пропасть невесть где.
– Когда я смогу снова ходить?
– День. Два. Может, меньше. Разминайся почаще, но не перетрудись. Нужно, чтобы кровь циркулировала, не вздумай лежать целый день без дела. И… – она встала на ноги, – если ты решишь пойти домой… Ты ведь понимаешь, кто я, да?
Он кивнул. Джон не до конца уложил все в своей голове, и согласовал с реальностью, но более-менее осознанно понимал, что сказка не выдумка, что спустя столько времени потомки Ренеттов все еще здесь. Живые и здоровые.
– Я никому не расскажу о тебе. Обещаю.
«Конкретно о тебе – может и нет». Она кивнула и потушила костер.
– Дым отпугнет животных, так что не бойся. Я постараюсь придти утром, или перед рассветом.
– Хорошо.
Она помахала на прощание рукой, и тьма бесшумно приняла
