общего с больницей.
Он был помещен в специальный корпус, находившийся в полукилометре от прежнего.
Его без лишних слов затолкнули в камеру для сифилитиков, откуда он больше не вышел. Боков потом узнал, что за компанию там же держали прокаженных, которых вывезли из здания лепрозория – слишком, по мнению новой власти, великолепного и роскошного для медицины. Кое-кого отпустили с миром, посчитав пострадавшими от старого быта; иных посадили.
Боков прибыл к обеду.
Принесли стопку помеченных мисок, приволокли дымящийся бак.
Он отказался от посуды и просидел весь день не евши и не пивши.
Взял миску только на третьи сутки.
13
Двоеборов согласился участвовать в эксперименте не из одного страха, давно заполнившего душевную пустоту, образовавшуюся после отчаянного, самоубийственного неповиновения, но также из желания утвердить зло. Зло воссело на трон – и если так, то пусть оно подавится, пусть досыта напьется из кровавых луж. Напрочь утратив волю к противодействию, Двоеборов предался мстительному коллаборационизму.
Он не сразу понял сказанное, когда ему кратко обрисовали его будущность.
Беседу проводил субъект, сильно напоминавший буйного атамана, которому хватило рассудительности прибиться к красным. Атаман уже вдоволь пограбил, удовлетворил корневые инстинкты и мог теперь поклониться идеологической надстройке. Атаман приоделся в белый халат, который нарочно не стал застегивать, чтобы все могли видеть кобуру, тоже расстегнутую.
Речь новообращенного атамана тоже ничем не выдавала университетского образования.
Он был предельно лаконичен.
– Будешь, стерва, мартышек уестествлять, – объявил он Двоеборову, едва того привели, с порога. И положил наган на стол. – Настругаешь нам смену – глядишь, и пожалеет тебя Советская власть.
Двоеборов воспринял только последние слова и сказал:
– Хорошо.
Атаман немного удивился. Он ожидал иного. У него вырвалось:
– Ты что, на голову слабый?
– Не претендую… – пролепетал бывший делопроизводитель.
Тот заглянул в бумаги и сразу же наткнулся на это бывшее делопроизводительство.
– Ну да, тебе привычно дела производить, – заметил атаман с той брезгливостью, какую испытывает всякий порядочный кавалерист к бумажному труду.
Он все еще не избавился от легкого недоумения, однако вопрос был ясен, и рассусоливать не приходилось.
– Уведите, – махнул атаман.
У Двоеборова не было времени приготовиться. Его быстро свели в палату с уже полностью обустроенным рабочим местом. Наученные Лебединовым, медики предусмотрительно прикрыли животное простыней, так что требование Двоеборова убрать покров застало их врасплох. По лицу
