ельника метнулись серые, едва различимые тени – это пошла группа захвата.
Октябрьский скороговоркой объяснил, не сводя глаз с просеки:
– Раз парашютист – понадобится пароль. У нас тринадцать минут, чтоб его добыть… Хорошо взяли, чисто!
Три световых пятна на поляне качнулись совсем чуть-чуть и снова восстановили прямую линию, слаженно замигали.
– Вперед!
Старший майор так рванул с места, что Егор сразу отстал, а местный чекист и вовсе трюхал далеко позади.
Каждого из немцев держали двое бойцов – вмертвую, на глухой зало́м. Раздавались стоны, сдавленное кряхтение.
– Следи за временем, – бросил Октябрьский и ткнул пальцем в долговязого гауптмана. – Эй, вы! Пароль для парашютиста!
– Я немецкий дипломат, – прохрипел согнутый в три погибели Решке. – Я третий секретарь посольства. Требую консул. Какой парашютист? Мы с друзьями идем на рыбалка…
– Пароль! – перебил его старший майор. – Иначе прикончу.
– Не посмеете!
– Пошли люди ловить рыбу да под лед провалились. Обычное дело. Ну-ка, в воду его. Башкой!
До берега было метров десять. У самой кромки лед подтаял, между белой коркой и серым песком чернела полоса воды.
Гауптмана поволокли к озеру, сунули головой под ледяной край. На помощь подоспели еще двое бойцов, навалились немцу на ноги. Решке бился, плескалась вода.
– Тех двоих подвести ближе, пусть полюбуются! – крикнул Октябрьский, не оборачиваясь. – Дорин, время!
Егор посмотрел на часы. Рука ходила ходуном, голос предательски дрогнул:
– Полторы минуты!
Он оглянулся на немцев. Выражение лиц у них было одинаковое: смесь недоверия и ужаса.
Один из солдат, державших фонарь, покачнулся.
– Держи, мать твою! – рявкнул Поручик. – Если нервишки слабые, служи в балете!
Перед глазами у Егора был светящийся циферблат. Секундная стрелка медленно перебиралась с деления на деление.
– Вынуть, товарищ начальник? – спросил Головастый, переминавшийся с ноги на ногу у самого берега. – Может, теперь скажет?
– Я тебе выну! Дорин, время!
– Три минуты!
Гауптман больше не бился, ноги нелепо расползлись в стороны.
– Пускай валяется, – приказал Октябрьский.
Бойцы встали, растирая заледеневшие руки. Неподвижное тело осталось лежать, погруженное в воду до пояса. Егор сглотнул. Фрица, наверное, еще можно было откачать. Неужто старший майор не прикажет вытащить?
– Теперь вон того, Лауница!
Носатый немец взвизгнул, и Егор вспомнил, как Октябрьский тогда сказал: «Хорошее лицо. Слабое. Вот с ним и поработаем».
– Пароль!
Лицо фон Лауница прыгало, губы дрожали. Сейчас, сейчас расколется! Но нет, немец молчал.
– Четыре минуты тридцать секунд, – доложил Егор.
Вдруг
