великим мастерам. Поэтому имеет смысл не излагать их биографии (у нас еще будет немало возможностей для этого), но посмотреть на тот собирательный образ мастера, который сложился в китайском ушу.
Вот первое интересное наблюдение. В их биографиях нет ничего, что говорит о мастерах ушу как об активных творческих личностях и новаторах, творцах, настойчиво утверждающих приоритеты своих жизненных принципов, философии или концепций, что обычно высоко ценится в западной традиции. В Китае же мастер ушу явно неприметен и своей жизнью лишь повторяет общий абрис Дао. Он вплетен в цепь пространственно-временной передачи Учения, поэтому для китайской традиции имеет большее значение, у кого он учился и кто стал его учеником, нежели доскональная точность в описании его биографии. Личная драма творчества остается «за кадром».
Более того – и это покажется нам парадоксальным – в метафизическом плане не важно, чему и как конкретно они обучали. В конечном счете мастер всегда передает Дао, он сводит свою жизнь к многозвучию абсолютной творческой пустоты, он рассыпается, диффузирует в переливах жизни и при этом отсутствует в какой-то конкретике. Этот акт самоутраты в многоликости форм обозначался в традиции как «сань» – «рассеивание», «рассыпание». Величайший мастер – тот, кто сумел уйти от личностности передачи, от собственного субстанционального «Я» в мир «утонченного» (мяо), «сокровенного» (сюань) и «бесформенного» (усин). Поэтому мастер как данность отсутствует (что, кстати, не исключает, а лишь подтверждает существование вполне реальной личности наставника), существует лишь его Мастерство.
Миссия этих людей – в передаче «истинной традиции». Они – лишь отсвет «лика безликого», того, что пустотно, неуловимо-всеобще и на словах обозначается как Дао, но лежит за рамками обыденно-чувственного понимания и всяких словесных объяснений.
Жизнеописания мастеров стереотипны и явно собирательны. Мы без труда насчитаем не больше десятка возможных сюжетов, по сути дела – мифологем, из которых складывались биографии великих учителей ушу. Практически все они повторяют биографии «истинных людей» – даосов, нередко им приписываются подвиги буддийских святых. На первый взгляд нас может удивить, что все они совершали одни и те же поступки, например могли передвигаться, не касаясь ногами земли, расшвыривали десятки противников, оставались неуязвимыми для ударов мечей и копий.
Такая стереотипизация – отнюдь не насильственное обезличивание, характерное для технократических культур, обозначаемое как «единство людей», где мы, самоуспокаиваясь, создаем мифы о каких-то личностях – вполне средних и вполне понятных нам людях. В китайской культуре «передача духа» есть факт вполне реальный, чувственно ощутимый и представляющий собой высочайшее вознесение каждого до вершин наиболее талантливых и мудрых людей, где личностная конкретика – имя, внешний облик, даты жизни – уже ничего не прибавит к экспрессивности и истинности общей картины духовного совершенства
