Вот только как бы это проверить…
Спина и затылок закоченели, и Дью поднялся на ноги. Спрыгнув с крыши, он пробежался несколько раз вокруг дома, чтобы согреться. Щенок Чарр с азартным визгом присоединился к нему, и мальчик потрепал его по загривку.
Как бы то ни было, он объявляет белоглазому старикашке войну! Прежде всего нужно вернуться в подземелье, снова пролезть в расщелину, как ни противно это занятие, и встретиться с Креем. Ведь он не успел тогда договорить, что именно сделал с ними колдун, вытащив из мира мертвых, и, главное, зачем. Но сын Огдая не глуп, и теперь он отправится туда только в то время, когда будет наверняка знать, что Вьюхо в селении. Только как это сделать? Придется следить – не сводить с колдуна цепкого взора охотника.
Приняв решение, Дью вернулся в дом. Звуки песен, хлопки в ладоши и топот еще доносились со стороны Большого Огня, но слабее и разобщеннее. Праздник Крадущейся Рыси стихал. Только молодежь, разгоряченная, хмельная и буйная, сбившись в кучку, собиралась куролесить до рассвета.
Пришла усталая Грунн. Лицо ее, обычно лишенное красок, разгорелось от песен и вина, волосы растрепались.
– Ты уже здесь? – удивилась она при виде сына, растянувшегося на своей лежанке, устланной козьими шкурами. – Так рано? Твои приятели еще вовсю бесятся у огня.
– Пусть бесятся! – пробурчал Дью. – Подумаешь, праздник!
– В прошлом году, помнится, ты прибежал домой на рассвете. – Грунн присела на край лежанки, озабоченно всматриваясь в лицо сына. – Ты не заболел, Дью?
– Скажешь тоже!
– Тогда что с тобой?
Дью промолчал. Неужели он будет рассказывать матери о зловещем старике и оживших мертвецах? Даже мудрый Хиваро не поверил, а уж она, женщина, тем более! (Сказать по правде, поверить в это почти невозможно. Ведь даже он сам, видевший всё собственными глазами и осязавший собственной кожей, сомневался какое-то время, в своем ли он уме.) К тому же Грунн, истово чтущая обычаи племени, узнав о нарушении запрета, может оказаться менее снисходительной, чем старый Хиваро.
– Ты чем-то расстроен? – не отставала мать.
Ах, чтоб ее! Обычно в течение дня она и двух слов с ним не вымолвит, а тут… Жар праздника растопил всегдашнюю сдержанность и молчаливость. Глаза, обычно матово-сухие, без искры – влажно блестели.
– Немного, – рассудив, что отмалчивание может обидеть мать, Дью решил быть откровенным наполовину. – Я попросился участвовать в состязании, но старики отказали мне. Недостаточно умен! Нужно подождать два года! Но я-то знаю, что мои года и мой ум ни при чем. Дело совсем не в этом.
– В чем же?
– Просто я чужой здесь, вот и всё.
– Что ты такое говоришь? – возмутилась Грунн. – Как можешь ты быть чужим?! Ты родился здесь, под этим небом, в этой самой хижине. Ты – мой сын, а я – дочь дорийского племени.
– Я
