роволоки. Собственно, из-за запаха двое мужчин и сидели сейчас у огня, кутаясь то ли в шинели, то ли в бушлаты – в общем, во что-то старое и военное. Мясо это, хоть ты его вари, хоть жарь, хоть запекай, хоть копти в ароматном дыму ольховых шишек, источало специфический и достаточно противный дух, и его по возможности старались готовить на открытом воздухе. Крокодилятина уже в глотку не лезла, но консервы и прочий цивилизованный хавчик следовало беречь – вот и мучились. Тем более, скоро все окрестные крокодилы (которые, если следовать букве научного закона, совсем даже не крокодилы), вероятнее всего, впадут в спячку, как и положено добропорядочным земноводным. И придется питаться запасами да рыбой, которая ловилась тут неважно. А на этих хоть охотиться можно без особых проблем – тупые и не слишком опасные твари, подпускавшие, к тому же, на расстояние удара, а то и сами это расстояние сокращавшие. Так что можно было не тратить дефицитные патроны и пользоваться вечным холодным оружием. Лучше – копьем. Главное было – не зевать.
Вокруг сияла, пользуясь избитым поэтическим штампом, золотая осень. Багрянец кленов, золото берез, темная бронза дубов – наличествовал весь джентльменский набор с добавлением ивы (очень много), боярышника (поменьше), осинника (хватает) и уже порыжевшего, отчаянно шелестевшего на ветру тростника (ну, просто завались). Только вот любоваться этой красотой хорошо сквозь окно, из основательно протопленного добротного домика и в солнечный день. А не так, сидя промозглым вечером на крыльце щелястой хибарки, защищавшей лишь от ветра … Да и надоела уже вся эта красота.
– Хуже нет как ждать и догонять, – проговорил, наконец, один из мужчин, тот, что постарше, лет, наверное, сорока. Наверное, ему просто надоело молчать. Хмурый, даже мрачный, заросший пегой бородой, он баюкал на коленях здоровенную деревянную кобуру и время от времени потирал шрам над левой бровью костяшкой большого пальца. Вернее, не шрам даже, а довольно глубокую вмятину. Наверное, когда-то по этому месту пришелся сильный удар и повредил кость, и теперь старая травма ныла от сырости и холода.
– Да, уж лучше бы сами в рейд пошли, – ответил другой, помоложе лет на десять и, в отличие от своего собеседника, чисто выбритый. Он тоже был вооружен – через плечо был перекинут старенький охотничий СКС, тот, что без штыка: приклад весь исцарапан, сквозь воронение ствольной коробки пробивается беловатый металл.
– А то ты по рейдам не набегался?
– Набегался, конечно. И не я один. И вообще предпочел бы сейчас, скажем, лекции читать.
– Лекции? – поднял брови бородатый. – Кому?
– Да хоть кому. Представляешь, открыл недавно в себе педагогический талант. Вот Саньке давеча объяснял теорему Пифагора – просто так, в разговоре всплыла, – так буквально кайф испытал.
– Саньке? – повторил бородатый чуть другим голосом. – Ну да, молодежь учить надо, а то дикарями вырастут. А вот твой педагогический талант – это, дружище, большой вопрос. Думаю, дело в другом. Ты – куркуль.
– Да? – пришло время поднимать брови бритому.
– Ну да. Не любишь, когда добро пропадает. А твои знания – это добро. И чтоб оно не пропало, их надо передавать. Вот тебя и тянет на преподавательскую работу, вот и распирает изнутри. Ты еще б тут университет открыл, дай тебе волю.
– Я б открыл. И кое-кого в него с удовольствием пригласил бы, – молодой грустно посмотрел куда-то в сторону садящегося солнца. Его и видно-то не было толком, так, розовый круг в розовой же хмари.
– Тоскуешь? – участливо спросил бородатый.
– Не без того. Я ж ее с тех пор всего пару раз и видел – издали, в бинокль. Только и знаю, что жива. Тоскую и по ней, и вообще по нормальной жизни. Да где она, нормальная? А пока, – он глухо хлопнул себя по коленкам покрасневшими от сырости и холода руками и заговорил другим, эдаким бодряческим тоном, – ребят к другому совсем готовить надо. Тригонометрию, конечно, жалко, но им она сейчас не поможет.
– Готовить? – усмехнулся пожилой. – Еще кто кого готовит. В некоторых вопросах они нам с тобой сто очков вперед дадут. Ну, может, не сто, а пятьдесят. Натасканные, пронырливые. Так что не переживай, вернутся.
– Да я и не переживаю, – ответил молодой, несколько недоумевая. Разговор-то об ожидании затеял как раз его напарник. Впрочем, они и вправду нервничали оба. – Срок еще не вышел. Да и вчера полоскало все время. Может, решили парни не плыть, а переждать. Забрались под лодку и дрыхли себе.
– Зря, если так. Как раз в дождь безопаснее. Ни увидеть тебя, ни услышать. Разве что отчерпываться время от времени приходится. А сырость – ну что сырость? Мы в ней и так все время живем.
Молодой поднялся с осклизлого бревнышка, на котором сидел, похлопал себя по отсыревшей заднице, прошелся взад-вперед – то ли ноги разминал, то ли пытался согреться. Поправил ремень карабина. Видно было, что оружие ему мешает, что он еще не привык постоянно таскать его на себе, не сжился. Еще раз дернул за ремень,
