платьица, сотканные из дымчатой паутины и обрывков одежды огородного пугала. Один кудрявый карапуз не нашел ничего лучше, как проделать в коробке из-под махорочного табака «Магарский ванильный» отверстия, просунул туда руки и ноги и, очень гордый собой, махал разноцветным флажком.
– Могучий дымледым! Шипящий паропар! – пищали они, прыгая, кто во что горазд. – Трясущий рельсоход! Гремящий чух-чух-чух! Великий ту-ту-ту!
– Эй! Вы! – сказал я, подобрав самый грозный и сердитый из множества своих голосов. – Уходите прочь! Немедленно!
Они тут же притихли. Одна из малышек, с пурпурными стрекозиными крылышками, ойкнула и упала с рельса. Остальные тут же опустили флаги, цветы и серебристые конфетные фантики. Все воззрились на меня, раскрыв рты, словно кролики на удава.
– Живо! – прикрикнул я, для острастки сверкнув глазами.
Несколько козявок начали расстроено хлюпать носами, а та, у которой юбочка была сшита из желтого березового листочка, разревелась.
– Ну, во-о-о-от, – расстроено пропищал кудрявый паренек в коробке из-под махорки, кажется, самый главный в этой компании.
Он чихнул, вытер курносый красный нос кулачком и с трудом слез с рельса. Следом за ним, ревя, точно белуги, потянулись все остальные.
– И чтобы я вас здесь больше не видел! – крикнул я им вслед. – Ни сегодня, ни завтра, никогда!
Они не ответили и, шурша, словно мышки, скрылись в сухой траве.
– Какое тебе дело до этой мелочи? – спросил Стэфан.
– Не хочу, чтобы у меня на глазах в небытие отправилось больше трех десятков душ.
– Тоже мне души, – проворчал амнис. – Всех в один наперсток уложить можно, и другим накрыть. Не понимаю я этих таракашек. Не могут найти себе более легкий способ для самоубийства? Вечно лезут то под поезд, то под трамвай, то на провода пикли.
– Они слишком наивны, добры и доверчивы, чтобы понимать, какую опасность представляют все эти штуки, – вздохнул я, отходя от края.
Я люблю маленький народец. Во всяком случае, большинство из них. Мне неприятно видеть, как погибают эти создания Всеединого. В последние годы их смерть превратилась почти в стихийное бедствие, но окружающим ровным счетом плевать на какую-то, едва видимую под ногами, мелюзгу, когда есть дела поважнее и покрупнее.
Семь с половиной лет назад я думал примерно также, но шесть лет размышлений и лицезрения печати Изначального пламени в корне поменяли мою точку зрения. Я понял, что любое дело важно, даже самое мелкое и, на первый взгляд, незначительное. Маленький камешек тянет за собой в пропасть огромные глыбы, и от такого камнепада невозможно укрыться.
Банальный пример? Возможно. Спорить не буду. Вот только моя цель в жизни сейчас зависит не от глыб, а от мелочей. И когда я их, наконец-то, обнаружу, буду надеяться, что случившийся
