себе девчонок посимпатичнее, и езжай в свое курортное местечко, о котором так много говоришь…
Старик посмотрел на меня с грустью.
– Ты так ничего и не понял, Вельд… Для меня все уже закончилось.
Постукивая тростью, он покинул комнату свиданий.
В тюрьме у меня было много времени, чтобы поразмышлять об Эрнесте Орлеанском и любви всей его жизни. Думаю, старику просто не повезло. Для настоящего профессионала в любовных делах такое сильное чувство ни к чему. Я никогда не испытывал ничего подобного, и был вполне счастлив в своем неведении. А может, у меня просто душа не приспособлена для того, чтобы любить. Говорят, такое случается.
Срок мне намотали немаленький. Нашлось достаточно свидетелей. Спасибо старику Эрнесту, последнее время я работал по дамочкам, имеющим покровителей в самых высших кругах общества Селены. Все они, узнав, что я под следствием, поспешили дать против меня показания. Я, конечно, отрицал все обвинения – знал, что выступать в суде дамы откажутся. Но закон в отношении профессиональных жиголо суров. Им не потребовалось длительное судебное разбирательство, чтобы упрятать меня в колонию на целый год. Я даже не пытался дать взятку судье – рангуну. Знал, что бесполезно. Креторианцев представители этой расы ненавидели всей душой. Да и мы отвечали им взаимностью. Еще не стерлась из памяти последняя война, испепелившая наши планеты и сердца.
Я ожидал самого худшего. Уголовников я всегда ненавидел. Их хамоватая манера себя держать, чудовищная мораль – законы для нас не писаны, все, кто не с нами – послушный скот, годный только на убой. Жизнь существа, наделенного разумом, для них ничего не значит. В порядке вещей сунуть кому-нибудь нож за неосторожно сказанное слово. Да что там слово. Они могут запросто проиграть тебя в карты. Ставка на кону – кто ткнет пером в бок симпатичного креторианца. Я бы не назвал себя трусом, но в тот момент, когда конвой вел меня на гигантский транспортник, следующий в колонию, у меня все поджилки тряслись, мне казалось – жизнь моя закончена.
Меня втолкнули в узкий люк, и я оказался в тесном помещении, пропитанном запахом несвежих тел – воняло потом, мочой, страхом… Вы спросите, как пахнет страх? Запах у него едкий. Креторианцы обладают тонким обонянием, мы можем чувствовать запахи, недоступные людям и другим галактическим расам.
В корабле царил полумрак, под потолком слабо мерцали древние галогеновые лампы. А у меня в душе обосновался такой сумрак, что я боялся даже пошевелиться. Только стоял, оглядывая крепко сбитые фигуры и бледные лица закоренелых каторжан.
Через десять минут я немного пришел в себя. Ничего не происходило. Они просто не обращали на меня внимания. Словно меня не существовало. Посверкивающие в темноте глаза рептилий смотрели в другую сторону. Несколько человек, окинув меня тусклым взглядом, сразу же отвернулись. Таргариец с головой, обмотанной платком, скосил глаза. Я понял, что не только я, но и другие подавлены и испуганы. Все о
