ударился лобовой броней в скат оврага, перевернулся и кверху лапами сполз на дно.
Оглушенный ударом, я обнаружил себя погребенным под грудой выпавших из “чемоданов” 76-миллиметровых снарядов вперемежку с пулеметными дисками, инструментами, консервами, трофейными продуктами, пилой, топором и прочим танковым имуществом. Тонкими струйками сверху лилась кислота из перевернутых аккумуляторов. Все освещалось зеленым зловещим светом сигнала их разрядки.
Сам я был цел, но хорошо помят. Моей первой мыслью было: я раздавил экипаж… Дело в том, что на марше экипаж, как правило, сидит не в утробе машины, а на трансмиссии – на теплом месте позади башни, укрывшись брезентом. Однако оказалось, что все живы, – их швырнуло при перевороте, как из катапульты, вперед на землю. Теперь командир, лейтенант Куц, кричал откуда-то снаружи:
– Ария! Ты живой?
– Вроде, – отвечал я. – А как ребята?
Затем я выбрался через донный (но ставший потолочным) “десантный” люк и осмотрелся. Зрелище было впечатляющее. Танк стоял на башне, задрав гусеницы. Ствол пушки торчал снизу, от земли. Ни разу за всю войну я не встречал более танка в такой противоестественной позиции. Мы молча взирали на своего поверженного боевого друга.
Комбат возник тут же, как черт из табакерки. Он объяснил мне по-русски все, что обо мне думает, и приказал:
– Оставляю для буксира одну машину. К утру чтоб мне вытащить наверх, привести в порядок и следовать за нами. Не сделаете – расстреляю!»
За дело экипаж взялся лихо: за ночь вырыли дорогу наверх, с помощью буксира танк поставили на место, разгрузили от завала внутри и, наконец, с божьей помощью завели. Через час «на перекур» Т-34 рванул за колонной, а к середине дня, преодолев брод, догнал ее.
На первом привале обнаружилась течь в маслопроводе. Кое-как, с помощью подручных средств, устранили. Еще через пятьдесят километров после краткой остановки машина больше не завелась. Вызванный специалист поставил диагноз скоро: «Нужно менять движок, для этого нужен стационар. Сидите пока здесь, я доложу, завтра пришлю буксир». Колонна ушла, а экипаж остался. Смертельно уставший механик-водитель хорошо запомнил, как в припорошенной снегом степи мела поземка. Вокруг ни деревца, ни кустика и только вдалеке два сарая.
О том, что приключилось дальше, Семен Львович рассказывает с юмором. Но это сегодня. А тогда явно было не до смеха: «Сидеть в ледяном танке невозможно. Попытались соорудить подобие шалаша, набросив брезент на пушку. Внутри для видимости тепла зажгли ведро с соляркой. Кое-как поели. Через пару часов нас было не узнать от копоти.
– Так, – подвел итог лейтенант, – не подыхать же здесь. Идем ночевать туда, – он махнул рукой на черневшие вдали сараи. – Труба там есть, значит, есть печка. Солома тоже наверняка осталась. У машины оставляем пост. Тебе нужно отоспаться (он кивнул мне). Поэтому ты первым и отстоишь полтора часа – и я пришлю смену. Зато потом всю ночь будешь кемарить.
И
