Ви на охоту, и он не заставил бы меня идти с ним, ибо знает, что я никогда ничего не делаю без причины. Я пошел с ним из-за того, что ты сказала мне, – ты должна хорошо помнить свои слова. Я сказал, что Фоя в опасности, что Хенга хочет украсть ее и убить и лучше мне остаться сторожить ее, а ты ответила, что никогда не позволишь волчьему приемышу охранять твою дочь и будешь охранять ее сама. Не уберегла ты ее. Ты выбранила меня, и я ушел на охоту с Ви, и Хенга похитил Фою и убил ее.
Аака повесила голову и ничего не ответила, так как знала, что Паг говорит правду.
– Оставим это, – продолжал Паг. – Мертвецы мертвы: умерли и не встанут. Я сказал тебе мудрые и правильные слова, но можешь снова выбранить меня, пойти в хижину и разбудить Ви. Но повторяю, если ты так поступишь, ты можешь изменить исход боя и обречь почти на верную смерть и Ви, и себя, и Фо.
– А Ви спит? – спросила Аака уже более сдержанным тоном.
– Думаю, спит, потому что я посоветовал ему заснуть, а в таких делах он слушается меня. И прошлую ночь он спал очень мало. Но путь открыт, и я сказал все, что хотел сказать. Теперь поступай, как знаешь. Ступай, разбуди его, спроси, спит ли он, утоми его бабьей болтовней, расскажи ему, какие сны снились тебе, что ты думаешь о Фое и Ледяных богах, подготовь его этим к бою с Хенгой, силачом и великаном.
– Не пойду, – ответила она, топая ногой. – Ведь не то, если Ви потерпит поражение, ты будешь своим ядовитым языком указывать на меня, как на причину его смерти. Но знай, безобразный отщепенец, помни, Человек-Волк, что если Ви победит и останется в живых, он должен будет выбрать между тобой и мною, ибо если ты будешь жить с ним в пещере, я останусь здесь в хижине.
Паг рассмеялся.
– Тогда-то уж наверняка будет мир и тишина. Ведь если Хенга будет убит, после него в наследство новому достанется немало красивых женщин, которые также живут в пещере и, несомненно, не сразу согласятся выселиться оттуда. А, впрочем, поступай, как знаешь; полная тебе свобода к в этом деле, и во всех других. Только говорю тебе, Аака, что ты напрасно оскорбляешь меня; быть может, в скором времени тебе понадобится моя помощь для того, чтобы покинуть этот мир.
Внезапно он перестал насмехаться, перестал раскачивать огромную голову, – он всегда покачивал головой, когда издевался – посмотрел ей прямо в глаза единственным своим глазом, – народ говорил, что он видит этим глазом в темноте не хуже дикой кошки, – и сказал спокойным и ровным голосом:
– Почему ты издеваешься над моим безобразием? Выбирал ли я сам свой облик или получил его от женщины? Кто выбил мне правый глаз? Я сам или женщина выбила его мне, ударив о камень? Сам я покинул племя зимою, уходя на голодную смерть, или меня выгнали женщины за то только, что я говорил им правду? Почему ты сердишься на меня за то, что я люблю Ви, который спас меня от жестокости женщин, и люблю твоего сына Фо, зачатого тобою от Ви? Почему ты не можешь понять, что я, несмотря на то, что безобразен, обладаю сердцем большим, чем у всех вас, и мудростью большей, чем мудрость всех в племени, и что эти сердце и мудрость – первые слуги Ви и всех тех, кому Ви прикажет
