смерти Мазарини в 1661 году французский король Людовик XIV взял бразды правления в свои руки. Он намеревался добиться славы (gloire), как личной, так и государственной, отчасти ради удовлетворения самолюбия, а отчасти вследствие желания укрепить статус монархии во Франции – фронда отнюдь не была забыта. Современники и последующие поколения не сознавали, до какой степени политикой Людовика руководило, кроме того, желание обеспечить безопасность страны. Базовая стратегическая ситуация для монархии не изменилась: Габсбурги по-прежнему окружали Францию с севера, востока и юга. Огромная испанская армия стояла на юге Нидерландов, во Франш-Конте, Ломбардии и у подножия Пиренеев. Людовик в попытке отодвинуть испанцев от своей северной границы и принялся расширять страну на востоке, в Бургундии, Эльзасе и Лотарингии; он воевал за Северную Италию и вел «хитрую дипломатию» с протестантскими германскими князьями, равно как и со Швецией и Османской империей. Король желал возвести на польский престол своего ставленника и тем самым ответно окружить австрийских Габсбургов и предлагал себя в качестве посредника между Австрией и Россией.[167] «Исторические» притязания монархии возобновились, причем не только на земли с франкоязычным населением, но и на территории, некогда принадлежавшие французской короне.
У Людовика, помимо того, имелись имперские амбиции. Его «августейшая» иконография восходила к римским временам,[168] а большая стратегия Людовика сосредотачивалась на Священной Римской империи, как по идеологическим, так и по стратегическим причинам. Он проявлял большой интерес к германскому императорскому титулу даже после провала на выборах в конце 1650-х годов, желая титула пусть не для себя, но хотя бы для своего сына и наследника – дофина.[169] Вдобавок Людовик был готов оборонять северные и восточные границы от нападений испанцев и их союзников. В 1664 году он поклялся «проявлять больше приверженности, чем когда-либо», немецким делам.[170]
Амбиции Людовика требовали долгосрочной программы внутренних преобразований. В 1666 году энергичный маркиз де Лувуа стал министром обороны и через три года приступил к военным реформам – создал корпус офицеров, назначил квартирмейстеров, стандартизировал вооружение. Под контролем де Лувуа французских аристократов призвали на военную службу – кого-то упросили, кого-то заставили.[171] Королевская армия была преобразована в мощную военную машину, обладавшую монополией на применение силы в королевстве и наводившую страх на Европу. Аристократия уже не смогла вернуться к тем вольностям, какими пользовалась в годы фронды, поскольку ей приходилось постоянно доказывать свою преданность королю, чья власть становилась все более авторитарной. В 1666 году в стране началась политика поощрения рождаемости, чтобы увеличить численность населения, а следовательно, военную мощь и финансовые ресурсы монархии.[172] Тем временем Жан-Батист Кольбер
Ferdinand Grönebaum, Frankreich in Ost – und Nordeuropa. Die französisch-russischen Beziehungen von 1648–1689 (Wiesbaden, 1968), especially pp. 32–3.
Peter Burke, The fabrication of Louis XIV (New Haven, 1992).
Georges Livet, ‘Louis XIV and the Germanies’, in Ragnhild Hatton (ed.), Louis XIV and Europe (London and Basingstoke, 1976), pp. 60–81, especially pp. 62–3.
Quoted in Andrew Lossky, Louis XIV and the French monarchy (New Brunswick, NJ, 1994), p. 129.
Guy Rowlands, The dynastic state and the army under Louis XIV. Royal service and private interest, 1661–1701 (Cambridge, 2002).
Стратегическая мотивация: Leslie Tuttle, Conceiving the old regime. Pronatalism and the politics of reproduction in Early Modern France (Oxford, 2010), p. 7.
