ведьма посмотрела на сэра Хьортта горящими синими глазами, он понял то, что должен был понять с самого начала: это его полное, окончательное фиаско.
– Что ты можешь? – произнес он дрогнувшим голосом. – Что ты вообще можешь? Куда пойдешь? Тебя найдут и накажут, для примера…
– Для примера, – покивала ведьма, – назидательного. Вот этим я и займусь: покажу кое-кому несколько назидательных примеров. А теперь давай-ка посмотрим, как обстоит дело с примером, который ты приготовил для меня.
Она зашла ему за спину, обеими руками ухватилась за спинку стула и поволокла пленника на террасу, так что только заскрипели деревянные ножки. Как Икбал прозевал столь очевидную демонщину? Седовласая бабулька, а тащит рыцаря в полном доспехе? Что толку держать при себе ведьморожденных, если они не в состоянии распознать даже собственную злокозненную породу? Однако же думать о таких сложных вещах было трудно: пульсирующий ад в руках поглощал все: кровь, которая должна была течь в пальцы, теперь струилась обратно в мозг, утопив разум в потоках боли. Немного покряхтев и побранившись, хозяйка наконец развернула стул так, чтобы полковник видел долину. Оттуда поднимались столбы дыма, но больше он почти ничего не различил. От глумливого шепотка осин у рыцаря кружилась голова, и не будь он прочно привязан – упал бы. Будь проклята Падшая Матерь за ее глухоту!
– Не волнуйся, полковник Хьортт, – сказала старуха, все еще стоя рядом с ним. – Если твоя страннорожденная монахиня хотя бы наполовину так умна, как я предполагаю, ты будешь спасен задолго до того, как огонь доберется сюда. А если нет – ну что же, тешь себя надеждой, что веревки сгорят первыми и ты отделаешься легкой обжаркой. Я знаю, маски весьма модны в Азгароте, особенно в Кокспаре. Были, во всяком случае.
Он попытался заговорить, хотел умолять или угрожать, но язык был тяжел, словно бронзовый.
– Ты великодушно предлагал мне не смущаться и, если нужно, поплакать, – выдохнула безумная баба в ухо сэру Хьортту. – Но думаю, я с этим повременю. Я не собираюсь плакать обо всех этих честных и невинных людях, погибших там, внизу, как бы сильно я ни любила одних и как бы мне ни нравились остальные. Я не буду плакать даже о муже.
Она взъерошила ему волосы, теперь касаясь губами мочки уха:
– Единственный, о ком я собираюсь плакать, добрый рыцарь, – это ты, и мои слезы упадут только после нашей новой встречи. Именно так, мальчик: когда все остальные, кто в ответе за этот балаган, получат свое, после того как я навещу каждого из них, тогда я найду и тебя, где бы ты ни был, где бы ни прятался, и развлекусь с тобой вдоволь. О храбрый Хьортт Азгаротийский, командир Пятнадцатого кавалерийского полка Багряной империи, когда ты наконец убежишь от моей мести в безумие или смерть, вот тогда я запла́чу, но только потому, что больше не смогу тебя истязать.
– Вот дерьмо же! – успел выдавить сэр Хьортт, прежде чем первое рыдание вырвалось из его доблестной груди.
От боли – да. И от потрясения, и от мысли,
