жадный до чужих территорий, он решил, что для него не существует и границ России, пора и ее завоевать.
Что из этого вышло – известно. Сам он еле ноги унес в рваных обмотках вместо надраенных до блеска сапог, бросив на произвол судьбы тысячи французских солдат. Вот уж кто в полной мере ощутил на себе всю прелесть настоящего нашенского мороза, навечно вмерзнув в русскую землю. Им было не до любования красотой нашей природы; Бородино, горящая Москва, река Березина и другие памятные места превратились для них в ад.
Разорённая войнами, обескровленная и поражённая смертельными болезнями Франция лежала посреди Европы и источала смрад. Кто помог ей? Кто протянул руку помощи? Тот, на кого она и осмелилась пойти этой смертельной для себя войной. Россия помогла. Царь Александр, внук Екатерины Второй, уговорил герцога Ришелье оставить пост новороссийского генерал-губернатора, вернуться домой и принять на себя руководство страной в период Реставрации. Ришелье сделал это скрепя сердце, он уже этим сердцем прикипел к Новороссии, к Одессе, вынашивал новые планы в отношении ее. К сожалению, его мечта вернуться в Россию, в любимую Одессу не сбылась, но добрая память об этом человеке увековечена памятником у начала Потемкинской лестницы. И де Рибаса не забыли – он в названии главной улицы города. А величественная Екатерина по соседству с ними обоими – в скульптурном ансамбле.
Монолог затянулся, но грех было бы прерывать его, хотя очень и давно хотелось заморить червячка. Я все это время с завистью смотрел на Ольгу (сколько человек знает про свой родной город, да и вообще про события тех лет) и внутренне восхищался: «Ну, Ольга, ты даешь! Сколько лет уже в Москве живешь, а одесская рубашка, значит, все-таки ближе к телу». Ольга прервалась, лишь когда к нам подскочил официант и так радостно выпалил, что рыба уже жарится, еще несколько минут потерпите, а пока не желаем ли мы чего еще. Желаем. Заказали еще по рюмке.
Рыбу официант разложил на двух блюдах, две такие «рыбные горки Ай-Петри». Лопали с преогромным удовольствием, только Ольга все приговаривала:
– Вкусно, но луфарь какой-то мелковатый, у нас куда крупнее и жирнее, этот, видимо, еще не нагулялся.
У нас – естественно, в Одессе. Да, море одно, однако на ее малой родине оно прохладнее, для рыбы это лучше.
Письма с фронта
Солдатские треугольники, смятые открытки и надорванные конверты, пожелтевшие от времени листки с загнутыми углами, вырванные из блокнотов или тетрадей, а то и просто клочки попавшейся под руку бумаги, наскоро исписанные неровным почерком (не до каллиграфии, многие пишутся в короткие промежутки затишья меж боями), – сегодня все это священная реликвия едва ли не в каждой семье. Прикосновение к ним – как прощупывание пульса и соответствующая реакция на показания тонометра. Зашкаливают они или нет? Насквозь пронизывает нервный тик, сердце бьется так, что вот-вот выскочит из груди. Что там в этих корявых строчках,
