style="font-size:15px;"> Мы снимали соседние комнаты в небольшом пансионе в городе Таормина на востоке Сицилии. Сейчас такие пансионы принято называть на американский манер bed-and-breakfast. Хозяйка пансиона кормила нас завтраком. Нам полагалась чашка ужасного кофе, пресный сыр, булочки и варенье. У нас с женой в холодильнике лежала колбаса и нормальный сыр, который мы приносили с собой, украшая скудный завтрак. Художник не обращал внимания на еду. Он долго пил кофе, меланхолично жевал булочки и смотрел в окно на красные черепичные крыши домов, сбегающих по узким улочкам к морю, которое всегда казалось спокойным с высоты веранды, где проходили наши завтраки.
На какие средства жил художник, мне было непонятно, но спрашивать об этом не принято, да я особенно и не интересовался. Он явно не работал по заказам. После завтрака художник шел к старому греческому театру и там не спеша рисовал остатки колонн, полуразрушенные стены, заросшие травой каменные скамьи и кактусы со смешными плоскими листьями. После обеда он приходил в свою комнату, отдыхал, а потом выходил на открытую террасу, садился в кресло возле небольшого стеклянного столика и тщательно обводил тушью свои карандашные наброски.
Лет ему было около шестидесяти, среднего роста, плотного телосложения, с короткими седыми волосами. Лицо его было немного расплывшимся и выглядело очень добрым, когда он улыбался.
Но улыбался он редко. Его взгляд был направлен или куда-то вдаль, или внутрь его самого. Так смотрят люди, страдающие какой-нибудь серьезной болезнью или пережившие большое несчастье.
Мы с женой бродили по городу, спускались к морю, поднимались в горные городки, разбросанные по соседним склонам. По вечерам мы покупали в ближайшем ресторане пиццу, заходили в местный магазинчик за рыбой, овощами, вином, приносили все это на нашу террасу, раскладывали на столике и начинали неспешный ужин. С террасы было видно засыпающее море, знаменитый вулкан Этна и множество огней деревенек и фермерских домов на склонах темнеющих гор. Художник проводил вечера в своей комнате. Его не вдохновляли краски угасающего дня. Чем он занимался в это время, я не знаю, но его темное окно вызывало у меня грустные мысли.
Однажды я встретил его на улице, ведущей к греческому театру. Он нес большую папку с бумагой, на его плечах висел небольшой рюкзак, сквозь ткань которого проглядывались бутылки с водой и коробки с карандашами.
– Вы продаете свои работы? – спросил я.
– Нет, конечно, нет! – ответил он. – Это никому не интересно.
Я замялся, не зная, что сказать. Мне нравилась его графика, но на языке вертелись только стандартные хвалебные фразы, а мне хотелось отметить его работы как-то особенно.
– Все думают, что художники работают или для денег, или для славы, – не спеша продолжил он, – но есть и третий вариант. Можно работать просто для себя. Жизнь ужасно длинная, и ее надо чем-то заполнять.
– И вы никому не показывали свои работы? – удивился я.
– Я не профессиональный художник, – сказал он. – Я учился на художника, но зарабатывал не рисованием. Рисование для меня нечто интимное, как разговор
