наверное, полагая, что негоже играть с судьбой, коль уж она оказалась такой благосклонной. Кормили все те же доски почета, да еще и рисуночки, которые он делал для районных газет. Этих крох хватало на пропитание, а на большее Илья не претендовал: лишь бы не оказаться на тюремном пайке.
И тут вдруг, когда жизнь худо-бедно наладилась – мечта сбылась и возмездие обошло стороной, – Илью вызвали в райотдел милиции. Повесткой – со строгим предупреждением об ответственности за неявку. Было несколько странно, что не нагрянули с обыском без всяких предупреждений, не заковали в наручники, а дали отсрочку почти на неделю – за это время и сбежать можно, и орудие преступления уничтожить. Но хитрый «их» маневр Илья разгадал. Попытайся он бежать, был бы тут же схвачен и дал бы сам против себя серьезнейшую улику: стало быть, есть от чего скрываться. Попытайся уничтожить клише, был бы тоже схвачен на месте – ведь за ним, ясное дело, следили!
Он покорно явился по вызову, доверившись пока что ни разу ему не изменившей судьбе.
– Вы понимаете, конечно, зачем вас пригласили? – с напускной важностью спросил милицейский майор.
По должности ему бы от силы быть капитаном, но городишко, где Илья купил себе дом, располагался невдалеке от румынской границы. Входил в так называемую пограничную зону, где даже на скромных постах восседали офицеры относительно высокого ранга. Граница отделяла могучий Союз от дружеской, если не братской, страны из братского же соцлагеря, но режим в пограничной зоне ничем не отличался от режима на рубежах с Финляндией или Турцией. Цену этому братству в Москве хорошо знали.
– Будете сами писать объяснение? Или допрос, как положено? – не без ехидства уточнил майор и пронзил сникшего разом гравера суровым взглядом.
– Так с этим делом давно закончено, – пролепетал Илья. – Добровольный отказ… – Вероятно, он заранее вычитал в законе такую формулировку, дававшую право на снисхождение, а то и вообще на прощение. – Больше ничем подобным не занимаюсь.
Майора сильно задела эта наглая ложь. Он в точности знал, что Илья по-прежнему «занимается» тем, из-за чего и пришлось направить ему повестку, и вот, вместо чистосердечного раскаяния, за которым, на самый худой конец, мог бы последовать штраф, пытается запудрить мозги.
– Ложью вы только ухудшаете свое положение, – пригрозил майор. – Советую держаться поближе к правде, это в ваших же интересах.
Он дал ему лист, ручку с пером, как в начальной школе – в те еще, безмерно далекие, времена, – пододвинул чернильницу и предложил написать объяснительную: «все, как есть». И тогда – только тогда, сказал он – будет принято решение, что с ним, нарушителем, делать.
Текст покаяния у меня не сохранился, но он мало чем отличался от того, который я воспроизвожу по памяти.
«Добровольно сообщаю, что с изготовленного мною клише было отпечатано незначительное количество
