Кто-то на кого-то похож?
– Да вот эта девочка-подросток напоминает одного человека.
– Кого же?
– Жену Махно, Анастасию Васецкую.
– Ну, так это ж её дочь.
– Дочь? Забавно… Интересно, у Насти дочь… Здорово… Так… А, это стало быть сама Настя? А что, похожа, похожа; хотя изменилась очень сильно. И причёска тут… и цвет волос – тоже. И очки… Так что? Она работала в штабе Фрунзе? Невероятно. Как она могла туда попасть? А потом – за границу. Снимок-то сделан где-то там?
– В Париже.
– О-о-о! В Париже. Настя в Париже. Из Гуляй-то-Поля да на Елисейские поля. Сказка!
– Да, но она уже где-то здесь. И не просто в СССР, а у вас в городе.
– Ну, это совсем уже кино.
– А что вы о ней помните? – спросил следователь, вернувшись за стол.
– Да, что можно помнить через двадцать лет, если я даже не узнал её на фото.
– А как она стала женой Махно?
– Ну как… В семнадцатом, после Бутырки, Нестор воротился домой, в Гуляй-Поле и посватался. А тут ещё германская война была на дворе, а уже гражданской запахло. Мы тогда собрали ополчение и выступили против немцев. Они выбили нас. Мы отступили. Потом немного пошалили по буржуйским усадьбам. Потом пошли на воссоединение с Красной армией. Потом брали Екатеринослав, то бишь, Днепропетровск, потом отбили Александровск, который теперь Запорожье. Когда же через несколько месяцев мы, наконец, пробились в Гуляй-Поле, Насти там не оказалось.
– Куда же она могла деться?
– Вот с этого и начинается всё необъяснимое. Дело в том, что в наше отсутствие после австрийцев там побывали и петлюровцы, и деникинцы, и даже Пархоменко с красноармейцами. Так что, не знали на кого грешить.
– Неужели никаких следов?
– Никаких.
– Разве так бывает?
– А чего ж нет? Война… Короче, сгинула.
– А где её родственники?
– Поумирали. Мать – в гражданскую, а отец – так еще до революции…
– А дальние были?
– Не знал.
– А у самого Махно?
– У него был брат Савва. Но, когда сам Нестор ушёл за кордон, Михал Васильевич, извините, Фрунзе, Савву того пустил в расход, хотя тот был тыловым человеком. Вот так-то вот… А вроде все мы были против царя, против немцев, против генералов… А вы говорите: так не бывает. Ещё как бывает. И то ли ещё будет.
– Угу. М-м-м-да… Хорошо… Жаль, – следователь встал, энергично прошёлся по кабинету, возвратился за стол. Нажал на кнопку. Вошёл охранник. – Проводите товарища Зиньковского… в… камеру.
– А домой нельзя?
– Ну, вообще-то… тут вам будет безопаснее. Мало ли, что может случиться с вами там. А здешняя обстановка более всего способствует воспоминаниям.
Зиньковский переступил порог одиночной камеры. За его спиной со скрежетом затворилась дверь. Немного постояв, он приблизился к зарешёченному окну, за которым было слышно воркованье голубя.
