отказался оставаться в квартире с полицейским, поэтому час до встречи с дядей Лучо мы провели на улице. Держась хорошо знакомых дорожек, мы сходили в папские сады, к фонтанам, которые мы с Симоном с детства называли по-своему. Фонтан дохлой лягушки. Фонтан непонятно откуда взявшегося угря. Фонтан имени той ночи, когда Катерина Фиори перебрала и пошла танцевать. Наконец мы очутились на маленькой детской площадке рядом с ватиканским теннисным кортом, и там Петрос попросил дядю встать за качелями и раскачать их повыше. Взлетая ввысь, он крикнул:
– Симон! Ты знаешь, почему листья меняют цвет? Это хлорофилл!
В последнее время – его излюбленная тема.
Симон вглядывался в даль. Когда он понял, что молчит в ответ на заданный ему вопрос, спросил:
– Почему же не все деревья меняют цвет?
Он никогда не был сильным студентом, но после четырех лет в колледже, и четырех лет в семинарии, и еще трех лет в академии он превратился в живую рекламу неизменной в нашей церкви одержимости учебой. Иоанн Павел имел докторскую степень по теологии и по философии. В Петросе мы так же поощряли стремление изучать все и вся.
– Потому, что хлорофилл просто остается у них в листьях! – выкрикнул Петрос.
Мы с Симоном переглянулись и решили, что это сойдет за правильный ответ.
– А знаешь, о чем я сейчас читаю? – спросил Симон.
– Про тигров? – выкрикнул Петрос.
– Помнишь доктора Ногару?
Я послал Симону наэлектризованный взгляд, но брат не обратил на меня внимания.
– Он мне птичек кормить разрешал, – ответил Петрос.
На едва заметное мгновение Симон улыбнулся.
– Давным-давно неподалеку от города, где встретились я и доктор Ногара, жил святой по имени Симеон Столпник. Он сидел на вершине столба почти сорок лет, не спускаясь. Даже умер наверху.
Показалось, что голос брата шел откуда-то издалека, словно его завораживала идея побега от мира – возможность уйти в затворничество внутри себя, будучи монахом, вместо того чтобы принять мир, будучи священником.
– А как же он ходил писать? – тут же поинтересовался Петрос.
Вечный, неизменный вопрос.
Симон рассмеялся.
– Петрос, – сказал я, стараясь напустить на себя серьезный вид, – не повтори этого в школе.
Он качнулся еще выше, усмехаясь. Едва ли не самым большим удовольствием для него было развеселить дядю.
Мало-помалу час пробежал. Никого из знакомых мы не встретили, новостей не услышали. Мы смотрели вниз с ватиканских стен и ясно понимали, что этим утром никто в Риме не обращает внимания на события нашей жизни.
Когда мы уже подошли к ступеням у входа во дворец Лучо, позвонила сестра Хелена и сказала, что сегодня вечером с Петросом посидеть не сможет. И, чуть не плача, поспешила закончить разговор. Отключившись, я подумал, что она что-то недоговаривала. А может, не отдавала себе отчета в собственном промахе, пока вчера вечером не пришла домой. Иногда она брала Петроса с собой в гости,
