Сидит – куксится да глаза трет.
Бухнулась тут мать Толькина как была на колени и вопит:
– Помоги, Романко! Бают люди – ты с бесами знаешься, ты порчу снимаешь, и кила на кол скачет, так и кол в щепки.
Молчит Романко.
– Помоги, Романко! Мы дорогой воды речной зачерпнули, ты нашепчи на нее да скажи три раза: «Слово святое аминь!», на мальца прысни.
Молчит.
– Помоги, еретик! Видно, сглазили его и на круг поставили. Хлеба возьми или картофь сырой, да об язык потри. Мы на лоб ему положим, небось наладится парничнок.
– Уходи, – отвечает ей еретик и дергается весь, – тут Божье дело, не нашенское…
Не за себя мать просит, за дитя; тут меры нет – и ревет, и шепчет, и по полу катится, и на стены лезет, и ступни знахарские черные уродские трогает и к лицу прижимает.
– Уходи, – говорит, – сдела нету.
Ушли и ушли – толка нет. К вечеру день, вечер к ночи, а ночь ко сну. Где год первый – там и двадцатый, а где двадцатый – там и сороковой.
Это – быстро и, не к месту будет сказано, вроде как невзначай.
Остался Толя один. Кто уехал, кто в землю ушел. Ходит Толя по деревне и щепочки за пазуху складывает да раз в году на Прокопия карусель крутит.
«Всё – как на первый снег ссыт» – так говорят.
Дел у Толи нет, а скучать некогда.
Во-первых, щепочки собрать, тут места надо знать. Во-вторых, щепочки по размеру разобрать и тесемкой перевязать. В-третьих, у соседа вчерашнюю газету «Устьянский край» взять, вырезать слова на букву «м» и на картонку наклеить. Чаще всё «молоко» попадется из таблиц надоев по району, но бывает и поинтересней.
Шло как шло – и слава богу, а в прошлом году зимней ночью случилось: спал Толя на печи, а в дом – он на повороте стоит – возьми и въедь лесовоз аж до самой середины.
– Садись, – водитель смеется, – вывезу. Не тут тебе смерть писана.
И правда – не тут.
Залатали дом миром, можно жить. А в июне в грозу загорелся дом. Может, молния, а может, и совпало.
А в доме – четырнадцать баллонов с газом, один у плитки и тринадцать про запас. Тут уж не до шуток, шарахнуло будьте любезны – прощай картонки и щепочки, разметало клочки по закоулочкам.
– Толь, тебе зачем четырнадцать баллонов-то было?
– А буква «м» четырнадцатая в алфавите.
…Крутит Толя карусель, весь Прокопьев день крутит без передыху, а стемнеет – идет к реке и валится в хрусткую осоку.
Мошка вьется, облака стоят, ветер дышит.
Легко внутри, пусто, и кажется: еще чуть-чуть и можно очень важное понять.
Сквозь плотное небо мигает Толе первая звезда, и вторая, и третья.
На это можно смотреть бесконечно.
На это можно смотреть бесконечно долго.
И Толя Боша смотрел.
Дмитрий Бобин
