я вам, чемпион по кроссу, что ли? Покурю вон на склоне в глубоком мху, и дальше двину. Только улегся, накрыла такая усталость, что за сигаретами в карман идти лень. Не заметил, как вырубился.
Увидел во сне большой Город, где никогда не бывал. Москву, не иначе. Наверняка это Москва была. Там еще на углу горела красная буква М. А я мимо иду, весь такой уверенный, на вокзал, в кассу, покупаю билет до родной деревни, куда в моем сновидении провели железную дорогу. И называется она теперь станция Правда. Забираюсь в вагон, там народу немного, ну, как если бы во всем поезде ехали только бездорожинцы.
День стоит яркий, солнечный, типа бабьего лета. Мимо окна, когда мы неспешно трогаемся, проплывает желто-бурый лист, давно засохший на ветке и только сейчас оторванный порывом ветра. Он похож на боевую ладью с зубчатыми бортами, плывущую посередине неба в прозрачной глубине, среди белых облаков, которые, клубясь, застывают наподобие древних башен. Понимаю про себя, что наверху есть летающий переменный город, куда и направляется лодка-лист, как послание из нижнего мира.
Наблюдая полет лодки-письма, я не скоро замечаю одну странность: в вагоне тихо. Почему-то сюда не забегают продавцы собачьих носков, китайских зонтиков, церковных календарей, волшебных тряпочек, стирающих любую гадость, авторучек с чернилами для шпионов и батареек, живущих вечно. Удивляет меня, что не слышно скрипачей и гитаристов, которые на колесиках волочат за собой музыку, не видно побирушек, клянчащих на операцию больному ребенку, и погорельцев, которым нужен билет до Тулы. Пирожки и газеты не носят, остановки не объявляют, билетов не проверяют. Пассажиры телефонами не играются, едут задумчиво, глядя прямо вперед.
В тишине слышно дыхание соседей, да еще за окном свистит ветер, гоняя волны по бесконечным ковылям. Под куполом синего неба, до самого горизонта, раскинулась степь. Снаружи по-над насыпью, словно вагон вывернули наизнанку, летят отраженные в оконном стекле пассажиры. Тихие и легкие ангелы дальних странствий. Призрачные кочевники. Небесная золотая орда.
Вагон сильно качает, но пассажиров это не беспокоит, они сидят неподвижно, с закрытыми глазами. Суровые лица кажутся масками из светлой глины, которые за тысячу лет во тьме курганов не утратили мягкого блеска. Красные спирали, нарисованные охрой на подбородке у мужчин, напоминают о том, что их рыжие бороды когда-то напоминали созвездия.
Во сне я знаю одно странное слово: шиштыки. Так называется народ, к которому я принадлежу. Воины с кудрявыми бородами, мы покорили Великую Степь и загнали в тайгу низкорослых трусливых шешкупов, которые признали себя нашими данниками, но затаили обиду. Наевшись однажды пятнистых грибов, они совершили подлый набег на лагерь, который мы разбили в сердце мира, где степь встречается с Великим Лесом.
Была ночь. Мы пировали в шатре, а шешкупы ползли к нашим кибиткам бесшумно, как змеи. Им нужно было княжеское тело, чтобы с песнями закопать его у себя в лесу, сделав вечным пленником своего народа.
Болезненная
