Какие глупости. В сравнении с мужчинами мы просто незыблемые скалы. Говорят, что мы легкомысленны. Но ведь это они носятся по жизни, высунув язык, меняя увлечения, работу, женщин. А потом они пропадают. Казалось бы, навсегда. Но проходит год-два, и они снова появляются в нашей жизни, чтобы снова выматывать из нас душу. Какое скотство… Господи, и зачем ты только создал этих проклятых мужчин?»
Ей вдруг вспомнились строчки Маяковского, которые прочел ей в ресторане отец Андрей. И она зашептала, сжимая в руке бокал так сильно, что побелели пальцы:
Эта тема день истемнила, в темень
Колотись – велела – строчками лбов!
Имя этой теме —
Любовь!
Марго залпом допила портвейн. Затем протянула руку к бару, достала бутылку и налила себе еще. «Гулять так гулять», – с горьким отчаянием решила она.
Потом она пила еще. И еще. Затем ей позвонил бизнесмен Соболевский, с которым Марго рассталась полтора месяца назад, после того как он предложил ей руку и сердце, предупредив, что он приверженец «Домостроя» и Марго придется изменить свой образ жизни, ну, или хотя бы внести в него серьезные коррективы. Время от времени Соболевский звонил ей, снова и снова уговаривая выйти за него замуж. На этот раз повторилась та же история. Бизнесмен хвастался кольцом с бриллиантом в два карата, обещал измениться, подарить джип… Марго выслушала его тираду с угрюмым молчанием, а когда он прервался, чтобы перевести дух, сказала слегка заплетающимся языком:
– Соболевский, найди себе другую подопытную мышку.
– Что? – удивился тот. – Какую мышку? О чем ты, Марго?
– Иди к черту, – сказала Марго и брякнула трубку на рычаг.
Потом она допила «Порто» и уснула прямо в кресле, перед включенным, беззвучным телевизором. Телефон звонил еще несколько раз, но Марго его уже не слышала. Она спала тяжелым, похмельным сном. И всю ночь ее преследовали кошмары.
Глава 2
Ночь в «Курфюрстен-отеле»
1
Огромная широкоплечая фигура Маяковского замерла возле стены с развешанными фотографиями. Некоторое время поэт с интересом разглядывал снимки, потом криво усмехнулся и сказал:
– Н-да.
– Что? – не понял Родченко, отрываясь от настраиваемого аппарата.
– Да вот гляжу я на твои художества и понять не могу, на кой черт тебе сдались эти бабы?
Родченко пожал покатыми плечами.
– Мне нравится фотографировать женщин.
– Это женщины? Это изнеженные на солнце кошки, текущие любовным соком. Таких нужно не фотографировать, а е…
Родченко засмеялся. Маяковский еще немного походил по мастерской, рассматривая фото. Возле одного он остановился. Долго всматривался в него и наконец сказал каким-то особенно грустным голосом:
– Не знаю, не знаю… Правильно ли все это.
– Что? – спросил Родченко,
