электрички. Слишком много для одного дня. Слишком жестоко потерять в один день всех, к кому ты был привязан долгие годы. И почувствовать себя преданной и никому не нужной тоже жестоко. Но такова жизнь. Так всегда говорила ее бабушка. Еще она утверждала, что человек рожден не для радостей, его удел – страдание во имя искупления грехов. А что делать, если у тебя нет грехов? Во имя чего она переживает сейчас все эти муки и унижения? Или во всем виновата ее мать? Может ли такое быть, чтобы дочери выпала доля платить по счетам матери? Мама стремилась жить на виду, делая свою жизнь одним бесконечным праздником, полным веселья, музыки, поклонников. Она так много веселилась, так ярко блистала, что на долю ее дочери остались лишь серые будни.
Нет! Глаша тряхнула головой так яростно, что с ее волос полетели брызги. Она не должна так думать о матери. Вот это и есть грех – предательство. Пусть ее сегодня дважды предали, пусть будут предавать и в дальнейшем, она это вытерпит как-нибудь. Вытерпит, но сама никого не предаст.
– Заснула ты, что ли? – донесся до нее, как сквозь вату, раздраженный голос мужа. – Садись в машину, холодно!
Глафира недоуменно посмотрела на него, словно не узнавая.
– Я не поеду, – выдохнула она и сразу почувствовала облегчение. Сказать это оказалось так просто.
– Как это? Ты что, спятила?
– Нет. Я не поеду с тобой домой. И ты не поедешь. Мы больше не будем жить вместе.
– С каких это пор?
– С этой минуты.
– Да ты что такое говоришь? Какая муха тебя укусила? – Славик наконец сообразил, что происходит что-то серьезное. Сложить в уме два и два было несложно. – Ты что, шпионила за мной? – прошипел он, хищно щурясь. Глаша впервые увидела, каким злым и неприятным может быть его всегда спокойное лицо. Нос заострился, губы сжались в узкую полоску, глаза угрожающе поблескивали.
– Я не шпионила! Впрочем, ты особенно и не таился, – пожала она плечами, пытаясь сглотнуть колючий комок, который застрял в горле и мешал ей дышать.
– Так ты видела? Ну что ж, сама виновата! – воскликнул Славик с неожиданным пафосом. – Нечего совать свой нос куда не надо. Меньше знаешь – крепче спишь. Слыхала?
Глаша удивленно посмотрела на него. Он говорил, высунувшись из машины по пояс, а она продолжала стоять под дождем, но они не обращали на это внимания, как будто каждый занял свою территорию и не собирался переступать невидимую границу.
– В чем я виновата? – тихо спросила Глаша.
– Ты еще спрашиваешь? Посмотри на себя! На кого ты похожа! Лахудра лахудрой! Надо мной все друзья смеются, говорят, что я живу с дохлой курицей!
– И ты нашел себе павлина, – вяло парировала Глаша.
Обидные слова больно ранили Глашу, но она старалась не замечать этой боли. Ей лишь хотелось, чтобы все поскорее закончилось, и тогда она сможет пойти домой, выплакаться, зализать свои раны и подумать, как жить дальше. Только домой она должна попасть одна, она не могла больше терпеть
