общее выражение лица сообразно его словам. С такими глазами удобно хитрить. Хрюкин стесняется улыбаться, в моменты, когда это делать все же необходимо, он приказывает соответствующим мышцам противоборствовать растягиванию рта к ушам, как банально делается всеми, отчего и без того острое личико его еще более заостряется и даже уменьшается.
– Вот посуди сам, Витя, – жмурился он от сигареты, ловко снуя руками над очередной сетью, – посуди, что имею я, человек с высшим образованием. Сто сорок оклад, рублей сорок за педнагрузку и обязанность безвылазно торчать весь день в этих стенах. А ведь у меня двое детей, жена с большими потребностями, у которой окладик, кстати, чуть больше сотни. Такой вот доход, едва хватает на жратву, квартплату и кое-какие тряпки, чтобы не совсем светить задом, – он отклеил от губ сигарету и стряхнул пепел в консервную банку. В кабинете пахло грибной сыростью стен, кислыми ногами и заплеванными окурками. Виктор потер виски, от столь давнего спертого духа никотина у него, некурящего, появилась боль в голове, но зарешеченное окно форточки не имело.
– Мне, Витя, стыдно так жить перед отцом, мужиком, не имеющим за плечами даже примитивной восьмилетки. Он – помощник машиниста маневрового тепловоза, при заводе работает, три с лишним сотни имеет всегда, сутки пашет, трое дома. У него большое хозяйство, он к тому же скорняк и сапожник, шапки, полушубки, унты только отскакивают.
– А где он шкуры-то достает? – спросил Виктор.
– Вертится папаша, – Соссий снисходительно поострел лицом, что означило улыбку, вмял окурок в банку и сронил туда длинную слюну. – Собак, кошек пользует, а больше по деревушкам ездит, машина у него давно имеется, скупает шкуры сырые, почти задарма отдают люди. У него на книжке, Витя, тысяч тридцать. Ну а как мне жить прикажете? У меня нет таких возможностей, а жить охота не хуже других, то есть тоже необходимо вертеться. Я вот встал в очередь на «жигуленка», года через два должны дать. К тому времени у меня как раз страховка на тыщу кончится, тыщи две к тому времени насобираю, мотоцикл загоню за тыщонку и у папаши взаймы просить буду, с отдачей через года два-три, обещал ссудить старикан. А что такое три года, а Витя? За это время с половинку может забудется, сын как-никак, а может, дай ему бог здоровья, и загнется папанька, по-всякому может выйти.
– Прибедняешься, – сказал Истомин, – за-адом светить, – поддразнил он давешние слова Соссия, – а сам, собак, пару тыщ уже успел нахватать.
– Надо уметь делать деньги, Витя, – поострел лицом Хрюкин и закурил новую сигарету. – Разорались чего-то хлопчики, – прислушался он и стремительно вышел. – Так что я говорю, – продолжил он вязание уже через минуту, – делать их, денежки, сноровка требуется и чутье, денежки они, Витя, кругом, только присмотреться надобно. Я вот шестой «телевизор» за этот месяц пластаю, – Соссий с заметным даже на его лице удовлетворением просмотрел на свет ячейки будущей рамки, – спрос у бурсаков ого-го! каждый не меньше червонца идет. Вот сейчас,
