почему-то запомнились оранжевые (в советских изделиях этот цвет редко использовался – разве только в уже упомянутых перезревших огурцах).
Как-то меня попросила мама подписать тёте Шуре открытку. И я по принятым лекалам изваял обычную концовку: «И долгих лет жизни…» Не помню, то ли мама сказала, что тётя Шура будет плакать, то ли и впрямь плакала. Она умерла лет в двадцать с небольшим. Чёрти и прочие побрякушки куда-то исчезли.
Но это было не всё. Уже в новые времена, вскоре после смерти бабушки, умер Колобков муж (говоривший о себе: «Я полдеревни построил!» – на пару с Борисом) и почти одновременно с этим погиб сын: задохнулся, прогревая в гараже только что купленную машину. (К нему я несколько раз ездил по диссертационным делам в Москву).
Думали, что после этого тётя Валя не выживет. Вся почернела и исплакалась, исхудала – даже Колобком перестали называть.
Но года через три, когда я спросил о её судьбе, мне с присущим сельским жителям цинизмом и юмором ответили, что лётает, мол, Колобок, катается вдоль по деревне – пуще прежнего! Стаканы собирает, выпрашивает продукты питания – дай яичек, дай мясса1! – ежедневно за пивом в ларёк гоняет… Из ума, смеются, выжила, а аппетит прибавился, зарумянилась и впрямь как Колобок!
Вскоре она и сама не замедлила.
Подобных визитов вообще-то чураются. Но тут и помимо Колобка такой стиль общения. Приходит, допустим, бабка – молоко или яйца ей продать обещали.
– Мать дома?
– Нет, уехала.
– А когда приедет?
– Скоро должна, отец поехал встречать.
– А машина около дома стоит.
– На другой.
– Сам ты где живёшь?
– В Москве.
– А-а. А улица какая?
– Такая-то.
– А у наших Лескова.
– Ты с какого года-то?
– С такого-то.
– Ну, этъ ты щ молодой. А жана-то есть?
– Есть.
– С Москвы сама-то? Тоже молодая?
– Да как я почти. Из Тамбова.
– А ребятишки есть?
– Нету.
– А работаишь?..
– Пишу.
– Пишешь? Это грамоте надо знать.
– Знаю…
Грамоте (как и литературе и проч.) тут все знают. «Фермеры приехали…» – говорю, а нескольких лет от роду А. Шепепелёва тут же поправляет: «Фермера правильно!».
Меня этот блиц-опрос не смущает. Вернее, в общем-то, смущает, но что, так сказать, на противоположном конце общительности? Как говорят, не в зуб ногой – полное столичное отчуждение. А тут полминуты побеседовал, и сразу всё понятно, можешь твёрдо заявить: такого-то я знаю. Это ещё чужая, а свои, знакомые
То есть мясца, мяса.
