затем, изменил свое направление и завис почти в полуметре от лица отпрянувшего Юрия.
Ох и долгой показались ему те секунды, когда вглядывался он в «лицо» чего?
Спрашивали мы его не раз, что он чувствовал, находясь на волосок от смерти?
Да ничего, вот только казалась, что смотрит на него кто-то могущественный до восхитительного ужаса, и как бы вопрос в голове возник: «Зачем звал?»,
Молния задержалась возле него всего-то секундочку, а затем качнулась в сторону стакана с водкой. Стакан мгновенно наполнился туманом, раздался хлюпающий звук и потрескивание стекла. Но шарик молнии на этом не успокоился, а двинулся к попятившейся женщине. Мать Юрия, закрывшись половником, пятилась назад, тихонько бормоча: «Кыш, кыш …»
«Шарик», послушался, двинулся к буфету и спокойно нырнул в кастрюлю с борщом.
Раздался взрыв, закричала мать, зазвенело в ушах. Картина открылась еще та. На потолке, стенах и печке повисли лохмотья капусты да алели пятна свеклы. Удивительное дело, кастрюля стоял на месте, вот только дно стало не плоское, а округлое как у туристского котелка да в толстой доске полки буфета образовалась вмятина сантиметра три глубиной.
Круглая такая вмятина и гладкая до зеркального блеска.
Юрий, видя наши изумленные физиономии, изрек:
– Нет, вы что хотите обо мне думайте, но это было разумное что-то, и водку выпило и закусило борщом, курицу мы потом так и не нашли, ни единой косточки, как будто её в кастрюле и не было!
Достает из кармана стакан, внутри покрыт густой сеткой трещин да зеленоватым оплавленным стеклом.
Жизнь его после этого события кардинально переменилась. Пить он перестал. Совсем перестал. Женился, хороший семьянин и работник. Вот только в семье бережно хранят гнутую кастрюлю да оплавленный огненной гостьей стакан
А может и правда, это разум, грозный и таинственный?
Радушный прием.
Там, где река делает крутой поворот, огибая каменистый горный кряж, стоит таежный поселок Пенное. Ещё триста лет назад облюбовали это место переселенцы-староверы. Понравилась оно им обширной долиной на правом берегу да рекой, стремительно сбегающей вниз, огибая крутобокие валуны. В тайге водилась дичь, в реке – рыба, по сопкам – обильные выпаса да покосы. Так и жило село, плавно перетекая из века в век. Войны и революции докатывались до него и затихали точно так же, как речная пена в низовьях переката. Последняя война сильно поубавила мужское население, и если бы не нужда в древесине, замер бы и захирел поселок.
Нагнали после войны ссыльнопереселенцев, покачнулись кержацкие устои села. Частенько тянуло «табашным» дымком вдоль улицы и – совсем неслыханное дело – гуливали мужики, пили водку по несколько суток кряду! А что? Лесорубы – народ суровый: пьют, пока лица не станут мордами, да и цветом не сравнятся с иссиня-черной сталью их топоров.
Водку брали в магазине, который местный люд окрестил немудреным названием «Топорок».
