к делам Корнета касательств не имела, винилась уже тебе, – сверкнув глазами, отбросила его руку. – Аль забыл, Василий Евлампиевич?
– Верю, – хмуро ответил он. – Иначе не сидела бы ты здесь возле моей койки.
– А что? Арестовал бы? – рванулась она к нему.
Он встретил её яростный взгляд спокойно, не отвёл глаз:
– Арестовал. И суду предал бы.
– А Егор как же?
– Егор здесь не при чём.
– Не знаешь ты, что ангелочек твой мне нашёптывал…
– Ну говори!
– Бежать уговаривал с ним, – зло усмехнулась она. – Закатимся, сказывал. Заживём на краю света, малиной жизнь обернётся. До самой смерти любить обещал.
– И что же ты? Отказалась?
– Не ответила пока. Ни да ни нет.
– Ну и зря, – потеплели глаза Турина, улыбнулся слегка. – Я бы вас и разыскивать не стал. Бегите. Сейчас бегите, пока время представилось. Артисту не до тебя, он спектаклем бредит, Странников ещё тебя не разглядел, хотя глаз положил, когда меня здесь проведывал, но ему в Москву не терпится, а там он краше бабу сыщет… Пока я на койке валяюсь, бегите!
– Никуда я с ним не побегу.
– Задов увлёк? Наобещал золотых гор?
– Хороший мужик Григорий Иванович, но не в моём вкусе, – поморщилась Серафима. – Сладкий больно.
– Вот. Вся твоя сущность в этом. И мне жизнь исковеркала, и Егору душу треплешь. Ветреная ты натура, – грозно сдвинул брови Турин.
– Да что ты меня зашпынял! – взъерепенилась Серафима. – Что ты меня весь вечер скоблишь! Сам-то так уж и свят?
– Грешен. Куда мне в праведники. Только грехи мои не те. Не тебе их ворошить!
– Не к месту мне замечания делать, Василий Евлампиевич, не так уж и сведуща я в твоих больших делах, однако послушай и ты меня.
– Да что ж тебе сказать?
– Берегла я тебя, жалость скребла – больной был, не тревожила.
– Теперь здоров. Выкладывай. Не бойся.
– Что ж мне опасаться? Что от твоих дружков слышала, то и передам.
– Давай и от тех дружков.
– Тимоху Молчуна из Саратова не успел забыть?
– Савельева? – удивился Турин. – Тебе его где видеть привелось?
– А там же, где просил ты его за бабкой приглядывать да за гадом каким-то.
– Разболтал тебе?
– Корнету он жалился на тебя, а я слышала ненароком.
– И чем же я обидел Тимоху?
– Обидел?.. – криво усмехнулась она. – Будто сам не ведаешь? Не обида то, подлую удавку едва не накинул ты ему на шею!
– Язык-то поганый прибереги для другого дела, Симка! – дёрнулся он на койке.
– Что слышала, то и передаю…
Турин во все глаза впился в женщину, руки его дрожали от напряжения, сжались кулаки – так и разорвал бы в клочья!
– Тихон
