служащими, но в последнее время историки этого противостояния не видят и рассматривают их отношения скорее как взаимодействие или по крайней мере как повиновение государственной власти[178].
Неудивительно, что Московское государство воспользовалось такими традициями, устанавливая систему местного уголовного правосудия. Привлечение местного сообщества к вынесению судебных решений отразилось уже в самых ранних московских судебниках: сообщества платили пеню за нерешенное убийство[179]. Судебники 1497 и 1550 годов предписывали судьям великого князя работать в присутствии общинных старост и «лучших людей». Хотя эта практика постепенно приходила в упадок, участие местного сообщества все равно сохранялось как обычай. Например, местные выборные свидетели (понятые) присутствовали при арестах и осмотрах мертвого тела, и им же отдавались на поруки обвиняемые, свидетели и все, кто участвовал в суде[180].
Привлечение местного сообщества к обязательной службе обходилось Москве дешевле, и в этом и заключалась ключевая безденежная налоговая стратегия поддержания централизованного проекта государственного строительства[181]. Историки называли этот аспект русского общества «патримониальным», «литургическим» или даже свидетельством «рабской ментальности», из-за которой русские будто бы охотно приняли эти наложенные государством оковы[182]. Но ни один из этих терминов не дает ответа на вопросы; подобное психологизирование также не выглядит необходимым. Московская служилая организация общества являлась стратегическим инструментом для достижения государством социального контроля, территориальной экспансии и обогащения элиты в условиях ограниченных ресурсов.
Учитывая сложности комплектования штата, мы не можем не удивиться тому, сколь много сил государство вкладывало в создание судебной системы. В.Н. Глазьев замечал, что Разбойный приказ «упорно работал» над тем, чтобы местные сообщества избирали необходимых людей, желая быть уверенным в хорошей работе губных изб. Питер Браун изумляется «сильному энтузиазму профессионализма» и «служилому этосу», демонстрируемому приказными, чье вознаграждение едва покрывало издержки службы или их жалованье. Он объясняет такое отношение надеждой приказных дослужиться до верхних ступеней чиновной лестницы, страхом наказания и увольнения по результатам частых инспекций, престижем деятельности, связанной с грамотностью, и религиозными основами их присяги, приносимой при занятии должности[183].
Валери Кивельсон предлагает, по-видимому, несколько иное объяснение тому, почему государство и чиновников заботило поддержание достойной судебной системы. Она утверждает, что легитимность государства базировалась на своего рода общественном договоре. Люди служили, зная, что царь позаботится о них. В обязанности
Самоуправляемые крестьянские сообщества:
Пеня за неопознанные тела впервые упоминается в древнерусском праве: The Laws of Rus’: Tenth to Fifteenth Centuries / Trans. and ed. D.H. Kaiser. Salt Lake City, Ut.: Charles Schlacks Jr. Publisher, 1992. Аrt. 3. Р. 20. Подобная пеня в XVII в. составляла четыре рубля, четыре алтына и полторы деньги: Новоуказные статьи 1669 г., № 124: ПРП. Т. VII. С. 433–434; РГАДА. Ф. 1107. № 703. Л. 16 (1635), № 1929 (1671); Ф. 210. Приказной стол. Стб. 1151. Л. 107–120 (1676).
Работа с представителями местного населения: Судебник 1497 г. Ст. 38: РЗ. Т. II. С. 59; Судебник 1550 г. Ст. 62, 68: РЗ. Т. II. С. 109, 112. ААЭ. Т. I. № 196 (II) (1542); ДАИ. Т. I. № 87 (1555);
Фискальный фундамент государственного строительства:
Патернализм:
