уж…
Вокруг Хрустальницкого и его спутницы мигом собралась толпа. Виолант Хрустальницкий всегда был отвратителен Голодеву, да и фон Штофф не питал к нему особой симпатии, считая его выскочкой и графоманом. Соломенные кудри Виоланта, в «творческом беспорядке» разбросанные по плечам, создавали впечатление общей неряшливости, да и характер поэт имел гадкий, каких поискать.
– Стихи, ждем стихов! – воскликнула графиня Чернышева, и все принялись рассаживаться в кресла, образовывая круг.
Подчеркнуто заботливо Виолант усадил свою даму, вернулся в центр и встал в свою излюбленную позу. Фон Штофф с Голодевым остались у окна, не имея особого желания слушать произведения Хрустальницкого. Сергей вообще не имел желания находиться здесь, ему почему-то хотелось выйти под ночной снегопад, одному ходить по саду среди крепко спящих деревьев и смотреть, как слетаются на тусклый свет фонарей белые снежные мотыльки…
– … моя душа разбита беспощадно,
О, право, ладно, мне – прощай, не говорите!
Останьтесь здесь, иль прочь идите,
Но только не молчите, не молчите…
Доносился до Сергея высокий резкий голос Хрустальницкого. Голодев пытался вслушаться в строфы, но мысли упорно разбегались в разные стороны. В ярком свете ламп Хрустальницкий казался почти прозрачным, голубые водянистые навыкате глаза хищно глядели на затаившее дыхание общество, и Голодеву вдруг сделалось неимоверно душно. Салон расплывался, Сергей пошатнулся, хватаясь за подоконник, едва не задев цветы.
– Что с вами? – всполошился фон Штофф. – Никак дурно?
– Да, что-то плоховато…
Карл пододвинул Сергею кресло.
– Что-то вы побледнели, милейший друг, – разволновался Карл, – может, подать вам чего-нибудь?
– Нет, не надо.
Сергей потер пальцами виски. Общество аплодировало Хрустальницкому, он кланялся.
– Как прекрасно, как нежно и романтично! – звучали возгласы дам.
– Хорошо, что нет Милетова, – усмехнулся фон Штофф, – иначе еще та романтика начнется! Друг мой, вам получше?
Через полчаса Милетов подоспел. На этот раз он пожаловал без девицы, но всё с тем же другом. На этот раз друг был трезв и хмур, а Милетов пьян и зол, явно пребывая не в духе, а это означало, что неприятности будут у всех.
– Вечер добрый, господа! – выкрикнул Милетов, и Хрустальницкого всего передернуло от звука его голоса. Не оборачиваясь, поэт прошествовал к своей даме и присел рядом. Воцарилась тишина.
– Анастасия Николаевна, а не сыграете ли вы нам? – поспешно сказала графина Чернышева, почувствовав грядущую грозу. – Алексей, присаживайтесь с другом, что же вы стоите?
Милетов слегка склонил голову и уселся неподалеку от Хрустальницкого, не отводя взгляда от его дамы. В красивых, ярких карих глазах Алексея полыхал многозначительный огонь. Анастасия Николаевна принялась
