«ваше величество».
У короля хорошо отложился в памяти один случай. Как-то главнокомандующий союзнической страны специально приехал в знаменитый Храм, чтобы узнать исход тщательно планируемой военной кампании. Служитель, которого он выбрал в качестве оракула, объявил, что в Храме Верховного Бога не занимаются предсказанием будущего.
– А ведь это практикуют во всех капищах! – воскликнул удивленный воин.
– Да, – прозвучало флегматичное подтверждение, – вы можете отправиться в любое из них.
– Но я считал, что в вашей обители знают о грядущих событиях лучше, чем где бы то ни было.
– Допустим, что так, – пожал плечами служитель.
– Почему же вы ничего не хотите сказать? Это тайна, которую нельзя выдать?
– Нет, потому что все предельно ясно.
– Не понимаю.
– Хорошо, я обрисую вам будущее. В результате вашей затеи и без того непрочные общественные устои еще раз пошатнутся от несчастья и ликований; будут убитые, искалеченные, плененные, будут сожженные деревни, женские слезы, роскошные пиры и очень много трескучих фраз. Я не прав?
– Да! – воскликнул закаленный воин, – вы правы. И я мог бы изобразить последствия сражения гораздо живописнее. Но ведь вопрос мой состоит в том, кто победит?! Кто попадет в рабство, а кто будет пировать и праздновать?
– Это не важно, – ответил равнодушный адепт Верховного Бога, – все людские слезы и радости – из одного источника.
– Ну, глядя с вашей позиции… – смутился военачальник.
– Все наши позиции утопают в никчемной диспозиции Земли, – прервал служитель, буравя взглядом зрачки визави.
Опытному командиру стало неуютно под прицелом внимания отрешенного поклонника непризнанного божества. По телу растеклась слабость, и возникло осознание, что в словах этого странного индивида есть доля правды. Он вспомнил, какое опустошение испытывал он иногда после побед, как часто ему чего-то не хватало в чествованиях, следовавших за ними. Смутный инстинкт подбивал его бежать из Храма, пока все внутри его не всполошилось. Он наспех попрощался и сделал несколько шагов к выходу, но ощутил, что пространство загустело, насытилось жесткой волей и эта воля держит его. Воин медленно обернулся, служитель не изменил позы, и совсем рядом угадывалось тяжелое присутствие непомерного величия. Голову ратника укутали жар и мрак, дыхание остановилось. Однако оцепенение длилось недолго, может быть, лишь мгновение. Когда он открыл глаза, его собеседник еле заметно и неопределенно улыбнулся. Побледневший военачальник жадно вдохнул воздух.
– Что это? – прошептал он; через минуту, когда вернулась ускользнувшая жизнеспособность, добавил, – мне показалось: вы меня осуждаете.
– Мы не имеем права
