– деяние чисто философское. Это безусловно так. Даже в тех случаях, когда самоубийца неграмотен и слыхом не слыхивал о философии, он все равно принял важное философское решение: признал, что его жизнь (а стало быть, и жизнь вообще, потому что все остальные жизни он может постигать лишь через собственное существование) плоха, лишена смысла, и лучше ее прекратить.
В свое время нас учили, что главный вопрос философии – об отношении материи и сознания. Вопрос сформулирован неверно. То есть не то чтобы совсем неверно – скучно. Разве нам, живущим на свете, денно и нощно не дает покоя забота о том, что первично – дух или вещный мир? Нет, мы хотим быть счастливы, и многим из нас для этого необходимо знать, зачем мы родились, что мы здесь делаем, деваемся ли куда-нибудь после смерти и есть ли в нашем существовании хоть какой-то смысл?
Самое время привести цитату, без которой, кажется, не обходится ни одна книга о суициде:
«Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема – проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, – значит ответить на фундаментальный вопрос философии».
Помни главное: дверь открыта.
Самоубийца решает этот вопрос отрицательно: жизнь – пустая трата времени. Самоубийце неинтересно, чем закончится этот спектакль, он уходит, не дождавшись финала.
Предложим иную редакцию главного вопроса философии: кем является человек по отношению к собственной жизни – владельцем или сторожем? Если я – хозяин, то имею право поступать со своим имуществом, как мне заблагорассудится, пусть даже себе во вред. Если же я, как утверждает религия, – нечто вроде арендатора, то я, конечно, могу разворовать или уничтожить доверенное мне сокровище, но в этом случае я злодей и разбойник. Настоящий хозяин жизни с меня спросит. Дискуссия между идеалистами и материалистами, между сторонниками и противниками самоубийства в значительной степени представляет собой то, что на современном юридическом языке называется имущественным конфликтом из-за права собственности.
В систематических каталогах российских библиотек суицидологическую литературу совершенно справедливо относят к общей философской категории «Смысл жизни». Однако
«То, что называется смыслом жизни, есть одновременно и великолепный смысл смерти».
Философия – дисциплина, которую смерть и то, что будет (или чего не будет) после смерти, занимает ничуть не меньше, чем жизнь.
«Те, кто подлинно предан философии, заняты, по сути вещей, только одним – умиранием и смертью».
Там же, в платоновском «Федоне», сказано, что философия – упражнение в смерти, а философствовать – значит приготовляться к смерти, облегчать себе смерть. Не оттого ли из всех жанров литературы философия дала наименьшее количество самоубийц, в чем легко убедиться, пролистав «Энциклопедию литературицида»? Философ все время помнит о смерти, работает с нею,
