между ними дистанцию и тихо доела свое остывшее и уже не истекающее соком, как кровью, мясо и залпом допила кроваво-красное же вино в высоком бокале.
Глава 3. Город, ставший чужим
Время все по местам расставит. Ждать только долго.
1945 год
Василий шел по своему родному городу и не узнавал его. Нет, все было на месте. И поддерживающие небо ростральные колонны, и захватывающая дух мощь Казанского собора, и целующий тучи шпиль Адмиралтейства. Петр Первый все так же гарцевал на вздыбленном коне, давя змею, неспешно текла вода в каналах и людской поток по Невскому проспекту. Все было на месте – и все не так.
О блокаде Ленинграда он знал из фронтовых сводок. Письма из родного города прекратились почти сразу. Нет, после того как он вышел из окружения, он получил одно письмо от Генриха Битнера, в котором тот пересылал извещение о гибели Васиных родителей. Его с оказией передали далекие белорусские родственники, своими глазами видевшие, как дом, где остановились Истомины, в одночасье сровняло с землей. Вася знал, что дома его никто не ждет, но, демобилизовавшись, приехал в Ленинград. Куда же еще ему было ехать?
После письма от Генриха, датированного августом 1941 года и полученного Василием только в ноябре, когда Ленинград уже был взят в блокадное кольцо, а сам он приступил к несению службы в новой для него части, больше он от него писем не получал. Жив ли друг, а главное – жива ли Анна? Ответ на этот вопрос нужно было получить в первую очередь. Немного поколебавшись на перекрестке, от которого можно было свернуть налево, к дому, или направо, к Битнерам, он все-таки решил зайти домой и помыться с дороги.
То, что сам Василий выжил в кровавой мясорубке Великой Отечественной, да что там выжил, даже ранен был всего один раз, и то совсем легко, можно было считать чудом. Его первая часть вышла из окружения, в которое попала в июле сорок первого, после трехмесячного скитания по лесам, изрядно поредевшей и тут же попала в руки особого отдела.
Красную рожу майора, проводившего первый допрос, Василий запомнил на всю жизнь. Орал тот как резаный, чуть хрипя и брызжа вонючей слюной, разлетавшейся из открытой пасти во все стороны. Василий машинально отметил, что зев у майора красный, отечный, характерного бархатистого вида, с небольшими, чуть желтоватыми возвышенностями фолликулов.
«Фарингит, – лениво и отстраненно подумал Василий, – потому и голос садится. Или он от ора садится? Я же наверняка не первый, на кого он так орет». И вдруг, перебив майора, неожиданно сам для себя сказал: – Вам горло прополоскать надо, товарищ майор. Солью, растворенной в горячей воде, две столовые ложки на стакан, и лучше туда еще капель пятнадцать йода добавить.
– Что-о? – Майор явно оторопел, набрал воздуха в измученные легкие, чтобы вновь сорваться на крик, но почему-то передумал и спросил уже обычным, нормальным голосом: – Врач, что ли?
Василий подтвердил, что да,
