бок картуз, за плечами тощий мешок с запасной нательной рубахой. Продуктов в мешке давно уже не было. За голенищем немецкий острый нож с тонкой серебряной насечкой на лезвии. Оружие, которое он подобрал однажды во вражеской траншее. На шее нательный серебряный крест на тонкой тесьме. За подкладкой толстый куль царских банковских билетов 1904 года выпуска, достоинством по сто рублей и несколько георгиевских крестов из личных боевых наград.
Когда он улыбался, то люди вокруг на миг даже терялись, и неохотно отвечали ему тем же. Крестьяне при встрече отворачивались, плевали ему в след, чувствуя, что он или конокрад или ведьмак. Дамы очаровано вздыхали и охали, а старухи крестились, но сами торопились уйти в сторону.
Арсений давно покинул свою воинскую часть, и, кажется, что не имел ничего за душой, кроме мандата, выданного полковым комитетом, который направлял его в Петербург по срочной надобности.
После выхода манифеста Временного правительства от 3 марта 1917 года, где пункт первый гласит: Во всех ротах, батальонах, полках, немедленно выбрать комитеты от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.
Пункт второй: Во всех воинских частях, избирать по одному представителю от рот, который явится в здание Государственной Думы.
Пункт третий: Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету Рабочих и Солдатских Депутатов.
После выхода такого сумбурного документа, комитет решительно взял в руки власть, отказываясь подчиняться приказам офицеров Генштаба. Остальные события вообще трудно было бы описать. Впоследствии Арсений видел и массовые братания с врагом, и расстрел офицерского состава, и постоянные митинги. Это все ему решительно надоело. Вот, наступил момент, когда он покинул расположение части, сделав себе отпуск, законное положение которого, кстати, в манифесте было тоже прописано.
Собственно говоря, и надобности той никакой не было, просто решил прогулять чужие деньги, а потом, возможно податься в родные края.
В город прибыл в закрытом вагоне, вместе с трофейными лошадьми. Спал на грубо сколоченных деревянных нарах, засыпанных сеном. Запах стоял сладостный, вязкий. Навозный. Сено было хорошо высушено и заготовлено с избытком. Оно всюду лежало в тюках, в мешках, и просто насыпом. Тут же лежали мешки с овсом, с пшеницей. Собственно говоря, это и был «лошадиный паек», который лошади честно разделили с людьми. Арсений был тут лишним, единственным пассажиром.
Сопровождающие груза солдаты кормили его за то, что много складно языком болтал и за лошадьми мог хорошо ухаживать. На перегоне, когда стоянка намечалась продолжительной, то становилось очень скучно. И тогда охранники наметили выгуливать коней в открытом поле. Спускали из вагона небольшие аккуратные сходни, выпускали животных, чтобы те могли размять свои ноги. Следовало немного поводить их под уздцы, потом тщательно вытереть влажной тряпкой, и накрыть попоной.
Арсений был мастак – верхом обходился без седла, но лошадь
