носа. Так и продолжал бы, наверное, ломать непонятками контуженую голову, но тут распахнулась дверь, и в волне морского воздуха в неё шагнул крепкий мужик в косоворотке с распахнутым воротом, опоясанный тонким ремешком и босиком, тоже лохматый и густо бородатый. Как на картинке из книжки о дореволюционной Руси! Подошёл к моей постели, коротко кивнул:
– Семён я, лекарь на службе у боярина Жилина Петра Фомича, если ты запамятовал. Напугал ты нас, боярин, сильно напугал. Мы уж и не надеялись, что поднимешься с ложа скорбного, – сказал он, сматывая с моей головы тряпицу.
– А что произошло-то?
Я задал вопрос и тут же вскрикнул. Мужик бесцеремонно отодрал присохшую повязку. Простые времена, простые нравы!
– Разве не помнишь ничего? Стоял ты на палубе, с князем разговаривал, – сказал мужик, поливая рану какой-то жидкостью из фляжки, вынутой из поясной сумки. Защипало, но боль почему-то проигнорировала вторжение в свою вотчину и отозвалась только зудом. Я поднял руку, чтобы почесаться, но мужик её перехватил и положил мне на колено.
– Только шторм кончился, – продолжил он свой рассказ, – тучи почти все уже ветер угнал. Народ на палубу повыползал, а тут! Вдруг с неба зелёный луч упал и тебе прямо в голову. Ты на палубу рухнул и затих. Я к тебе кинулся, а ты не дышишь, и живчик не бьётся. Из головы кровь течёт. Холопы набежали, я перевязку сделал, в камору отнесли. Мы подумали, что убила тебя та молния странная. В камору отнесли, в рубаху переодели. А ты и не дышишь, и живчик не бьётся! Отец Михаил отходную молитву читать начал, да что-то сбиваться стал, слова путать. Тогда он другую молитву прочитал, и мы все вместе с ним, на исцеление болящих. А потом помолчал отче и сказал, что ты пред Богом предстал, но не умер. Господь наш тебя посредством зелёной молнии к себе призвал, но скоро вернёт. А мы молиться должны о твоём здравии. Святой человек отец Михаил! Правду сказал, что оживёшь ты. Так и вышло. На второй день задышал ты, даже лицо порозовело, но в себя не пришёл. Ещё день проходит, а тут ты и совсем ожил! Видимо, ты Ему для чего-то срочно понадобился, что Он так сделал. Промысел Божий! Мы думаем, Он тебя своим откровением одарил и обратно вернул на подвиг.
Мужик истово перекрестился. Моя рука автоматически повторила его движение. Подумал: «Подвиг, ага! Нашёл героя – башка с дырою». Но в сердце что-то ворохнулось. Сунул руку под бороду, нащупал висящий на цепочке крест.
– А ведь у меня крестик маленький был и висел на шнурке, – подумал я, вытащил крест, посмотрел. – И камня зелёного в нём не было!
– Ранка то уже заживать стала, – услышал голос лекаря. – Отмолили тебя. Батюшка наш Михаил да холоп твой Пантелеймон трое суток молитвы читали, от ложа твоего не отходя. Даже князь Андрей Михайлович с боярином Жилиным каморку сию покинули, дабы не мешать молитвам их. Как смерды, на палубе вместе со стрельцами это время жили, не чинясь. Да и остальные люди наши, на молитву становясь, завсегда о тебе Господу слово молвили.
– Понятно, –
