и сообщила, что мальчика отвезли в больницу Худдинге. Несколько раз она повторила, что в полиции не хватает людей и что с обследованием места преступления придется подождать.
– Я его осмотрю, – сказал Йона.
– Зачем? – удивилась Лиллемур Блум.
– Хочу взглянуть на все это.
– Сейчас?
– Да. Спасибо, – ответил он.
– Здорово, – одобрила Лиллемур Блум. Что-то в ее голосе заставило его предположить, что она и вправду так думала.
Йона не сразу понял, что именно его так заинтересовало. Дело было не столько в серьезности преступления, сколько в том, что что-то не сходилось, в некоем противоречии между информацией, которую он получил, и сделанными выводами.
Съездив на оба места преступления, в раздевалку “Рёдстюхаге” и в Тумбу, в дом номер восемь по Ердесвэген, комиссар утвердился в мысли, что возникшее у него чувство вполне соответствует наблюдениям. Конечно, об уликах речь не шла, но увиденное оказалось настолько красноречивым, что не позволяло бросить расследование. Йона был уверен, что отца убили раньше, чем напали на остальных членов семьи. Во-первых, кровавые следы в раздевалке выглядели более энергичными по сравнению с отпечатками в доме, а во-вторых, у охотничьего ножа, лежавшего в душе раздевалки, оказалось сломано лезвие. Это могло объяснить, почему дома, на кухне, по полу были разбросаны столовые приборы: нападавший просто искал новое оружие.
Йона попросил терапевта из больницы Худдинге, как человека компетентного, помочь ему, пока едут судебный медик и техники из Государственной криминалистической лаборатории. Они тщательно обследовали квартиру, в которой было совершено преступление. Потом Йона связался с отделением судебной медицины в Стокгольме и потребовал тщательного патологоанатомического исследования.
Лиллемур Блум курила под фонарем возле распределительного ящика, когда Йона вышел из дома. Уже давно он не испытывал такого потрясения. Самая зверская жестокость обрушилась на маленькую девочку.
Криминалисты были уже в пути. Йона перешагнул через дрожавшую на ветру сине-белую пластиковую ленту, огораживавшую место преступления, и подошел к Лиллемур Блум.
Было темно и ветрено. Редкие сухие снежинки кололи лицо. В Лиллемур Блум был какой-то усталый шик: сейчас ее лицо от переутомления выглядело морщинистым, а красилась она ярко и небрежно. Йоне она всегда казалась красивой – прямой нос, высокие скулы и раскосые глаза.
– Вы уже начали расследование? – спросил он.
Она покачала головой и выпустила струйку дыма.
– Я начну, – сказал Йона.
– Тогда поеду домой, лягу спать.
– Звучит прекрасно, – улыбнулся он.
– Поехали вместе, – пошутила Лиллемур Блум.
– Посмотрю, нельзя ли поговорить с мальчиком.
– Верно. Я кое-что сделала. Позвонила в Линчёпинг, в Государственную криминалистическую лабораторию –
