На ногах тоже у многих сапоги, а значительная часть – в ботинках с обмотками.
Оказывается, те, что в ботинках, – как правило, бывшие военнопленные и вышедшие из окружения или из освобожденных от оккупации территорий (всех их здесь называли «окруженцами»), а в сапогах – бывшие офицеры фронтовых или тыловых подразделений, осужденные Военными трибуналами или направленные в штрафбат решением начальства. Между собой все они общались привычно, как равные, может быть, только подчеркнуто уважительно, на «вы» с теми, кто в прошлом носил более высокие воинские звания. Я даже слышал иногда негромкие обращения штрафников друг к другу по их воинскому званию в прошлом, особенно к старшим офицерам.
Вот здесь мне хочется привести свидетельство «постороннего» человека, то есть не состоявшего ни в постоянном, ни в переменном (штрафном) составе батальона, минского пенсионера, послевоенного работника аппарата Президиума Верховного Совета Беларуси. Он в 1944 году был начальником радиостанции, прикомандированной к нашему батальону из штаба 3-й армии генерала Горбатова на период выполнения нашим штрафбатом боевого задания при взятии Рогачева. Старшина-фронтовик Григорий Власенко. Его мнение совпадает с моим удивлением от первого впечатления о штрафниках-офицерах.
«Мое личное впечатление от их поведения на передовой таково, что в абсолютном большинстве это были люди порядочные. Скажу даже – высокого долга и высокой воинской морали. Конечно, изначально все они были разные, и прежняя вина у каждого была своя. Рядом могли находиться растратившийся где-то в тылу пожилой интендант и юный балбес-лейтенант, который опоздал из отпуска или по пьянке подрался из-за смазливой медички.
Но наступал момент внутреннего преображения, момент осознания готовности к самопожертвованию, и эти люди становились едины в том, что в бой шли, как на молитву.
Запомнилась мне деталь: между собой они обращались на „вы“. Матерная брань считалась дурным тоном. Ну а если отринуть высокопарность, то допустим и такой мотив: „Пусть меня ранит, пусть погибну, так ведь реабилитируют! И семья в тылу получит деньги по восстановленному офицерскому аттестату“.»
Личные отношения у меня с подчиненными складывались вопреки опасениям неожиданно хорошо. Я как-то сразу почувствовал заботу о себе в том, что командиры отделений, более степенные и солидные бойцы, как-то старались оградить меня на первых порах от принятия скоропалительных решений. Да и от любопытства некоторых подчиненных тоже, желавших понаблюдать, как неопытный в боях командир будет вести себя в этой среде. То есть помогали мне на первых порах «держать дистанцию». А поскольку наступил период, когда мы стояли в обороне, и пока ни мы, ни противник не вели активных боевых действий, мне было удобно постепенно «врастать» в обстановку, понимать непростую ситуацию, сложившуюся уже в таком необычном воинском коллективе.
Между тем и сам я стал
