в длинной юбке, к которой пристала солома. – О том, что Каина да Косту раньше катали на деревянной коляске, потому что он был болезным и не мог стоять. А Доминик Герма кашлял кровью, и все ждали, когда он умрет.
– Не влезай, Шэнни.
Женщина замолчала, но продолжала нагло нас разглядывать.
– Да, младший сын да Косты родился больным, – согласился бандит. – Про Раймонда Мартира говорили, что у него с женщинами был полный швах, хе-хе… А теперь он постоянно с какой-нибудь бабой, все они по нему сохнут.
– И Лютер… – не выдержала Шэнни.
– Лютер был очень умен, все за книгами сидел, но рано стал слепнуть. От этих книг у кого угодно глаза вытекут! В двадцать три уже ослеп на один глаз, а потом его по городу водил слуга.
Я видел Тео Лютера издалека. Для слепого он слишком резво бегал возле дирижаблей, да и вряд ли незрячему доверили бы работу с легковоспламеняющимся газом. Найти правду внутри орды Кари оказалось еще сложнее, чем я предполагал. Люди начали окутывать предводительницу еретиков нелепыми легендами.
– И что же случилось? – скептически спросил я.
– Кари их исцелила.
Три слова выпорхнули изо рта Шэнни легко, как бабочки.
– Она сделала их снова целенькими.
По спине пробежали мурашки. Я встал и отошел от костра в сгущающуюся тьму. Лагерь бормотал в затылок, после пламени чернота ночи казалась непроницаемой, но постепенно глаза привыкали.
Эту историю я слышал в разных вариантах – из уст мрачного продавца пороха, от разбитных жонглеров, которые раскручивали горящие круги ради потехи, от бывшего крестьянина, от раскаявшегося мародера, примкнувшего к войску Кари, от надменного дворянина, ненавидящего церковников, и даже от дочери кузнеца. Каждый рассказывал историю по-своему, добавлял детали, забывал что-то или приукрашивал, но финал был одинаковым. В их понимании Кари по каким-то причинам обладала возможностью исправлять ошибки, допущенные Богом.
Так или иначе, получив союзников, она продолжала делать все, чтобы вызвать возмущение, зависть и ненависть городской знати и церкви. Кари стала собирать опальных механиков и изобретателей, чьи идеи показались церкви слишком смелыми, и построила свои дирижабли, что было строжайше запрещено. Механиков взял под крыло Тео Лютер, увлеченный науками, и вскоре ему было чем защитить беглецов. Годар повысила цены на железную руду из своих шахт, чем вызвала огромное недовольство мэра, и освободила каторжников, которые, по старому обычаю, трудились там за миску тухлых клубней. Не было людей более преданных, если не считать тех, что прогнили до основания и растеряли последние представления о благодарности. Эти бежали и еще долго оставляли трупы невинных и виноватых в окрестностях Сеаны. Стоит ли говорить, что бывшие каторжники ненавидели суд церкви, отправивший их на каторжные работы, точно так же, как и механики Тео Лютера?
