Но я не хочу привести инквизитора обоссавшимся от страха.
Мы вместе посмеялись. Для того чтобы объяснить ему, что я прежде ощущал присутствие Бога-отца, пришлось бы переизобретать словарь, так что я смирился.
Странно, что Сорро не злился, слыша мои вопросы. Он просто обдумывал и открыто говорил все, что приходило в голову, он не горячился, не пытался оскорбить. В итоге разбивать наивные построения казалось неуместным. В аббатстве Кре его давно бы казнили, потому что нетерпимость преподавалась там прежде всех дисциплин. Нельзя разрушать железное здание веры, нельзя позволять еретикам раскачивать основы своим свободомыслием, нельзя подвергать сомнению священный текст, ведь это грех.
– Как тебе удалось стать таким отпетым еретиком в Лурде? Ведь мы – народ Бога-отца, он сопровождает нас с самого детства.
– Я раньше был таким же, как остальные. – Сорро усмехнулся. – Не слишком богобоязненным, но приличия соблюдал, кланялся пастырям и не раздумывал на такие темы. Тебя ведь тоже что-то привело сюда, инквизитор.
– Кари – ваш вождь? В столице говорят, что она блудница, демон, кукла четырех наследников.
Сорро снова засмеялся:
– Она наш брат, инквизитор.
– Она женщина.
– Да. И она – наш брат. И лекарь. И любовница.
Я не понимал, о чем он говорит.
Когда мы добрались до места, четверка уже пришла.
Бестия Каин да Коста, высокий палач, чье мрачное лицо излучало недоверие. Может, он и освободился от воли отца, спалив дом, но душевного покоя это ему не прибавило: Каин только и ждал возможности пустить в ход плеть. Ноги младшего сына епископа были обтянуты черными лосинами, и я начинал верить в версию про деревянную коляску – получать такое удовольствие от ходьбы может либо прежде раненный, либо самодовольный до предела человек. Он неторопливо прохаживался туда-обратно.
Тео Лютер не привлекал к себе столько внимания – потрепанный жизнью, незаметный мужчина средних лет с плохо запоминающимся дружелюбным лицом. Один из рукавов Тео обгорел, русые волосы стояли торчком, подбородок и щеки покрывала щетина. Он сидел слева от Кари и смолил завернутый в сухой лист табак. Тео вполне можно было выпустить из поля зрения, если бы не умный, цепкий взгляд. Но я знал, кто создал дирижабли Кари, заставив Армаду заволноваться, и из поля зрения его не выпускал.
Раймонда Мартира я прежде не видел – и поразился элегантности узкобедрого дворянина. Напускная задумчивость не скрывала любопытства. Он был со вкусом, щегольски одет, противопоставляя свои манеры солдатскому равнодушию к этикету, которое выказывали другие. Романтический образ довершали светлые кудри и яркие зеленые глаза. Внешности Раймонда позавидовали бы даже фавориты пастыря Линса, который знал толк в притягательных мальчиках. Но Раймонд был для священно-служителей потерян – парень смотрел на блеклую, стриженую Годар с теплотой, достойной
