Но я сдержался. Кактусы чолья и кусты полыни отбрасывали длинные тени. Щедрые утренние лучи омывали нашу смуглую кожу оранжевым сиянием.
– Как настроение в отряде? – спросила Энея. Судя по виду, она все три дня голодала. Она всегда была худенькая, но сейчас ребра прямо-таки выпирали под тонкой хлопчатобумажной футболкой. Ее губы пересохли и потрескались. – Они взбудоражены?
– Ходят под себя кирпичами. – Все эти годы я избегал солдафонских шуток в разговоре с ребенком, но ей ведь уже шестнадцать. А кроме того, порой она употребляла такие словечки, которых не знал даже я.
Энея усмехнулась. Солнце позолотило светлые пряди в ее коротких волосах.
– Ну, думаю, для архитекторов это не вредно.
Я потер подбородок. Пора бриться, уже отросла щетина.
– Серьезно, детка. Они более чем взбудоражены.
Энея кивнула:
– Ага. Они не знают, что делать и куда податься. – Она прищурилась и посмотрела на лагерь: беспорядочное нагромождение камней среди кактусов. На невидимых окнах играли блики. – Давай соберем всех в музыкальном павильоне и поговорим. – И, не дожидаясь ответа, Энея быстро зашагала к Талиесину.
Так начался наш последний день на Земле.
…Я слышу свой голос в скрайбере и вспоминаю, что как раз на этой фразе надолго замолчал. Я хотел рассказать тогда все об этих четырех годах изгнания на Старой Земле – о каждом ученике, о каждом в Талиесинском братстве, о Старом Архитекторе, о его причудах и мелочных придирках, о его блестящих идеях и детской восторженности. Я хотел записать все наши разговоры с Энеей за эти сорок восемь местных месяцев (которые – чему я не переставал изумляться – в точности соответствовали стандартным месяцам Гегемонии), хотел рассказать, как постепенно приходило ко мне понимание ее невероятных способностей. Наконец, я хотел рассказать обо всех своих вылазках – о кругосветном путешествии на катере, о долгой, полной приключений поездке на автомобиле по Северной Америке, о том, как мне попадались в пути другие группки людей, объединившиеся вокруг кибридов великих личностей прошлого (чего только стоила одна община кибрида Иисуса из Назарета в Новой Палестине). Но, услышав на скрайбере свое молчание, я вспомнил, почему не стал об этом рассказывать.
Я уже говорил, что пишу эти слова в «кошачьем ящике» Шредингера на орбите Армагаста, в ожидании смерти: как только сработает детектор, в воздух будет запущен цианид. Смерть будет быстрой, почти мгновенной. И я должен успеть рассказать вам нашу – мою и Энеи – историю. Я спешу, поэтому стараюсь говорить лишь о главном, не отвлекаясь на мелочи.
Поэтому скажу только, что эти четыре года на Земле достойны подробного описания. Если коротко, то девяносто человек Талиесинского братства были разными – честными (и не очень) и интересными, как все мыслящие человеческие существа, каждый – со своей историей. Да, они достойны отдельного рассказа. Как и мои путешествия в катере и в фургоне «Вуди»
