вообще не о том. Я хотела сказать, что Влад, пару раз заглянув в школьный дневник сына и увидев там одни пятёрки, расслабился, выдохнул и понял, что может не участвовать в жизни сына, а то ещё испортит.
Так Артур рос сам по себе, благо ребёнок был действительно умный и талантливый, а то бы пропал.
Сначала мальчик предпринимал попытки подружиться с отцом, просил его поиграть или сходить с ним в зоопарк. Влад по своей доброте обещал, что да, мол, обязательно, завтра. Я верю, что каждый раз он и правда собирался это сделать. Только вот, когда наступало завтра, он не мог отказать подруге в романтическом ужине и каждый раз отменял общение с сыном. Ну, понимаете, при таком отношении ребёнок потерял всякое доверие к нему, да, мне кажется, и к людям в принципе. Может, оттого он ни с кем и не сближался.
В те вечера, когда к отцу приходили подруги, Артур бежал ко мне.
Мои мама и папа очень добрые, они всегда разрешали ему остаться. Тогда мы тихонько играли всю ночь, что приводило меня в сумасшедший восторг. С Артуром было невероятно весело. Я была с ним счастлива, пусть его игры почти всегда были связаны с Дракулой. Пусть он меня пугал, заставлял пить кровь и приклеивал шапку к моей голове жвачкой, когда я говорила ложь, его присутствие, смех и громкий голос заставляли что-то вибрировать в моей груди с детства.
Я несколько раз пыталась спросить, что же его так привлекало в своём герое, но Артур всегда отвечал довольно резко и уходил от объяснений. Он хранил свою тайну около пяти лет. Однажды он решил ей, наконец, поделиться.
– Я тебе открою большой секрет. Только поклянись, что никому не расскажешь и не будешь смеяться, – шепотом сказал Артур, когда мы были одни в его комнате.
– Клянусь! – торжественно ответила я.
– Граф Дракула мой прапрапрапрапрапрадед.
Я невольно улыбнулась. Артур заметил это и тут же отвернулся, сильно сжав тело в узле из рук.
– Ты мне не веришь, – сухим низким тоном сказал он.
Я больше всего на свете боялась этого сухого низкого тона. Он означал, что Артур очень сильно сердится. Он мог сердиться очень-очень долго, ну понимаете. Приходилось много просить прощения, при этом я часто делала вид, что плачу, чтобы его растрогать. Этот приём никогда не действовал, потому что Артур верил лишь искренним слезам, чувствуя каким-то органом ложь. Он ложь всегда чувствовал, я говорила.
В большинстве случаев мне не надо было притворяться, потому что самым страшным на свете, самым-самым страшным, понимаете, было потерять его дружбу. Так что слёзы были по большей части искренними.
Надо сказать, это он научил меня всегда говорить правду, в отличие от мамы, которая разрешала обмануть, когда правда кому-то может навредить. С Артуром это не проходило. Он всегда прощал за правду и карал молчанием за ложь. В тот раз так получилось, что я воспользовалась советом мамы.
– Артур, пожалуйста! Прости, я тебе, конечно же, верю. Улыбаюсь просто потому, что рада, что ты
