ович, – она открещивалась. А вот в издание писем А.П. Чехова, в первое их собрание (шеститомник, 1912–1916 гг.), она вложилась с великой пользой для дела; «Именной указатель» не только эпистолярии Чехова, но всей его жизни расшифрован во многом благодаря ее памятливости и включенности в жизнь брата.
С 1921 года, когда остававшийся в ее владении дом в Ялте стал официально Домом-музеем Чехова, М.П. «по самые смерти» пребывала здесь заведующей. Имела по службе дела с местным начальством (уставала клянчить материалы на ремонт и пр.). В дирекцию «Ленинки» ежегодно шли отчеты по плану культурно-просветительной деятельности Дома. Писанина отнимала уйму времени, Мария Павловна сердилась, но отчеты приятно удивляли руководство положительностью.
Популярность Дома угрожала строению, не рассчитанному на ежедневные десятки, потом сотни экскурсантов. Натаптывали, надышивали. Дом шатнуло в знаменитое ялтинское землетрясение 1927 года. Крым область сейсмоопасная, в письмах М.П. пойдет постоянно – как опять трясло, как ведет себя оползень под домом. Но это будет позже, с двадцатых годов.
Об Ольге Леонардовне можно взять выписку из другой – Театральной – энциклопедии. Она окончила Филармоническое училище по классу драмы в начале 1898-го, была среди тех выпускников, кто уже знал свое место в театре, который должен открыться осенью этого года и получит имя Московского Художественно-общедоступного.
Книппер с лета репетирует роль царицы Ирины в готовящейся премьере, где на заглавную роль царя Федора Иоанновича несколько соискателей, в том числе ее однокурсник Всеволод Мейерхольд. Играть будет не он, а другой – тоже ученик Немировича-Данченко, Иван Москвин. У Мейерхольда после несыгранной роли надолго шрам, а пока свежая рана и над ней облачко боли. Тут, как вы поняли, вроде цитаты из Ахматовой: «Всё это станет для людей / Как времена Веспасиана, / А было это только рана /И муки облачко над ней».
Утрату роли могло бы возместить то, что Мейерхольд играет Треплева в другой премьере, в «Чайке» Чехова, собственно, и знаменующей начало нового театра. У ролей сыгранной и несыгранной в самом деле связь. Облачко боли будет сопровождать Треплева – Мейерхольда с первого акта как страх неудачи при жажде удачи и надежде на удачу. Потом будет нестерпимость поражения, изъязвленность жизнью-незадачей, в которой всё одно к одному – обтерханный пиджак, остановленный смешками показ пьесы о Мировой душе, ревность, бинты-чалма, выдающие, что «недозастрелился».
У Книппер с Мейерхольдом в третьем акте «Чайки» большая сцена: Треплев просит Аркадину, чтоб она сменила ему повязку – у матери легкие руки. Потом оба срываются, крик груб.
Автор «Чайки» в первый раз услышит актрису не в роли Аркадиной, а на устроенном для него прогоне «Царя Федора Иоанновича». Книппер опишет этот прогон, когда в двадцать первом году – во время зарубежных скитаний Качаловской группы – у нее попросят воспоминаний о Чехове. Она вспоминала: играли в помещении еще не обустроенном. Огарки в бутылках вместо освещения; в зале кутаются в пальто. «Репетировали сцену примирения Шуйского с Годуновым, и так было волнующе, трепетно слышать звуки наших собственных голосов в этом темном, сыром, холодном пространстве, где не видно было ни потолка, ни стен, с какими-то грустными громадными ползающими тенями, и радостно было чувствовать, что там, в пустом темном партере, сидит любимая нами всеми “душа” и слушает нас».
Царица Ирина просит князя Ивана забыть свою вражду:
«Моим большим поклоном прошу тебя…
– Ты на меня
Повеяла как будто тихим летом…»
У Книппер был низкий, почти контральтовый голос, теплый, ласкающий. Чехов передает: «Голос, благородство, задушевность – так хорошо, что даже в горле чешется… Если бы я остался в Москве, то влюбился бы в эту Ирину» (письмо к А.С. Суворину от 8 октября 1898 г. – в питерском театре Суворина, опережая МХТ на два дня, ставят ту же старую пьесу, впервые допускаемую на сцену).
Ольге Леонардовне в эту пору тридцать, Марья Павловна старше на пять лет. Она еще в 1886-м окончила Высшие женские курсы Герье, с тех пор преподает в гимназии Ржевской: заведение слывет в Москве одним из лучших, строго отбирают и педагогов и учениц (когда придет время начинать обучение Киры, дочки Станиславского, родители попросят Марью Павловну о протекции, что ли). На служащей тут незамужней М.П. весь дом брата, родители, хозяйство в Мелихове, и даже на врачебных приемах Антону ассистирует она же. По ее инициативе и ее хлопотами в Мелихове идет строительство школы (М.П. потом не забывала поправлять тех, кто эти труды числил за А.П.).
Обе женщины, можно сказать, принадлежат к одному поколению и к одному женскому варианту в этом поколении. Трудоспособные и обретшие профессию россиянки обретают и независимость, не слишком тому радуясь. В первом акте чеховских «Трех сестер» Ольга, которую хочешь не хочешь к четвертому сделают начальницей гимназии, рада свободному дню: «Всё хорошо, всё от Бога, но мне кажется, что если бы я вышла замуж и целый день сидела дома, то это было бы лучше.
