у Кляйн (внутреннее пространство субъекта, внутреннее пространство объекта, пространство между объектами – Meltzer, 1975). Под семиотической формой установления связи [с объектом] я понимаю такую, которая еще не достигла возможности формировать символическую эквивалентность. Я полагаю, что именно трансформация в галлюциноз способствовала созданию символической эквивалентности, которая, в свою очередь, придала большую связность и более «символическое» значение тревоге и изначально не имеющим формы «сомато-психотическим» ощущениям – по выражению Биона, – которые пациентка испытала в тот момент, когда я перестала за нею следовать. Затем она подвергла объект расщеплению, спроецировав переживание угрожающего и покидающего ее аналитика в потолок и стены (тело и психика?), в то же время удерживая представление обо мне как помогающем аналитике, с которым можно продолжать разговаривать.
Думаю, моя интерпретация дала ей некоторое облегчение, снизила тревогу и привела к большей интеграции.
Сначала пациентка упоминает о своем желании смочь рассказать мне о том, что «закрывает ее сознание», а затем следует ее ассоциация: сон наяву о первичной сцене. Движение в сторону большей интеграции Эго привело к формированию сна наяву, близкого по смыслу к либидинальному исполнению желания, игнорирующему внешнюю реальность и конфликты – хотя и не полностью, судя по возникшему у пациентки переживанию стыда и ее способности мне о нем сообщить. Бессознательной оставалась ее потребность восстановить связь со мной, вернуться в искомое состояние безопасности. По моему мнению, это явилось защитной реакцией на переживание оставленности, но теперь оно стало более интегрированным и соединенным в ее представлении с первичной сценой. Несмотря на то что подобные сны наяву выполняют защитную функцию, мы видим в этом также работу воображения и некоторую связь зон внутреннего конфликта с Эдиповым комплексом. В этом сне наяву проявляется фантазия всемогущества: пациентка помещает себя в центр родительской пары, она держит руки родителей в своих руках, как бы заверяя меня в своей неиссякающей идеализации (особо важной для нее после того, как она почувствовала себя потерянной и оставленной мною); она контролирует меня и моего партнера, которого сама для меня выбрала. Это одновременно удовлетворяет ее гетеросексуальные и гомосексуальные желания и осуществляет репарацию. Также это помогает пациентке восстановить психическое равновесие – шаткое, поскольку приближается окончание сеанса. Она больше не чувствует себя оставленной. Если в предыдущий момент она испытывала панику и отчаяние, не понимая, что я переживаю и о чем думаю, то сон наяву позволил ей чувствовать себя безопаснее, представляя, будто она знает, чего именно я хочу и с кем я хочу быть[14]. В то же время эдипальная группа прочно и физически удерживается вместе, контакт в ней опосредован кожей, мечтанием [daydream] о том, что она трогает и ее трогают (она держит обе руки), не позволяя мне
Глядя на это иначе, можно было бы сказать, что здесь актуально сформулированное Лапланшем понятие о соблазняющей загадочности другого (1997). Проблема близости и отдельности, дистанции, которая переживается на физическом уровне, создает определенное дополнительное психоэмоциональное обстоятельство, а именно переживание психической отдельности, оставляющей пациентку с невыносимым чувством непонимания, где я нахожусь по отношению к ней и где находится она по отношению ко мне.
