бесполезны. Даже подавленная или забытая боль или проблема находится все еще в вас. Вы можете затеряться в толпе и все же быть совершенно одиноким. Вы можете быть чрезмерно деятельны, но одиночество будет потихоньку надвигаться на вас. Отложите книгу, и оно тут как тут. Одиночество нельзя утопить в выпивке или с помощью развлечений. Вы можете на время уклониться от него, но когда смех и воздействие алкоголя закончатся, страх одиночества возвратится. Вы можете быть честолюбивы и успешны, у вас может быть огромная власть над другими, вы можете быть богаты знаниями, поклоняться и забываться в глупости ритуалов – делайте все что угодно, но боль одиночества продолжится. Вы можете существовать только ради вашего сына, ради мастера, ради проявления вашего таланта, но одиночество наступает на вас, подобно темноте. Вы можете любить или ненавидеть, убегать от него в соответствии с особенностями вашего характера и психологическими потребностями. Но одиночество уже здесь, ждущее и наблюдающее, отступающее только затем, чтобы приблизиться снова.
Одиночество – это осознание полной изоляции. А разве наши действия не самоогораживающие? Хотя наши мысли и эмоции направлены наружу, являются ли они не исключающими и разделяющими? Разве мы не ищем господства в наших отношениях, в наших правах и владениях, таким образом создавая сопротивление? Разве мы не расцениваем дело как «ваше» и «мое»? Разве мы не отождествляемся с коллективным, с целой страной или с каким-нибудь меньшинством? Разве не все наше намерение состоит в том, чтобы изолировать себя, отделить и отделиться? Сама деятельность «я» на любом уровне является способом изоляции. Одиночество есть осознание себя без какой-либо деятельности. Деятельность, физическая или психологическая, становится средством самопроявления, и когда нет никакой деятельности, появляется осознание пустоты «я». Именно эту пустоту мы стремимся заполнить, и в заполнении ее мы проводим нашу жизнь благородным или позорным образом. Может показаться, что в заполнении этой пустоты благородным образом нет никакого социального вреда, но иллюзия порождает невыразимое страдание и разрушение, которое не сразу проявится. Жажда заполнить эту пустоту или сбежать от нее, что в принципе одно и то же, не может быть возвеличена или подавлена. Так что же это за объект, который нужно подавить или возвысить? Разве этот объект – не иная форма этого влечения? Объекты влечения могут меняться, но разве не все увлечения похожи? Можно поменять объект вашего увлечения с выпивки на воображение, но без понимания процесса увлечения этим иллюзия неизбежна.
Нет никакого объекта, отделенного от увлечения им. Есть только увлечение, нет того, кто увлечен. В разные времена и в зависимости от интересов страстное увлечение наряжается в различные маски. Память об этих меняющихся интересах сталкивается с новым, что вызывает конфликт. Таким образом, рождается тот, кто выбирает, укрепляя себя как субъект, отделенный и отличный от его увлечения. Но субъект не отличается от своих свойств. Субъект, который пытается заполнить
