же на этих страницах вы встретите старуху, священника, отца-алкоголика и языческого идола.
Главные герои убеждаются в том, что страх и безнадежность порождают религию. Но только один хочет остаться человеком, тогда как для другого – тесной земной оболочки уже мало…
…Они творили зло,
Хлопали в ладоши, бились оземь всем телом,
Рыдали пред чудовищем, что поработило их,
Их слезы лились дождем.
Лейнстерская книга
Глава 1. Девиант
В тот день с самого утра по небу ходили черные тучи. Огромные, тяжелые от скопившейся в них воды, они лениво передвигались по небосклону, как стадо подоенных коров по изъеденной язвами следов дороге. Люди настороженно поглядывали наверх, сжимая в руках зонтики, и торопливо спешили добраться до зданий, где им не будет угрожать внезапно начавшийся ливень.
За их мельтешащими туда-сюда телами задумчиво наблюдал Матвей, прервав свой монолог на середине и в тайне не решаясь его продолжить.
В глубоком кожаном кресле он сидел, утопая в мягкой бледно-коричневой обивке, прячась от пронизывающего взгляда собеседника.
Если люди на улице вглядятся в невысокое серое здание, прямо в окна, то в какой-то момент их взгляд пройдется по телу Матвея, но так и не зацепится за него, проскользнув точно по слепому пятну.
– Прошу, продолжайте, – в какой-то момент все-таки напомнил о своем существовании психолог. – Вы прервались на середине.
– Аа-м, – протянул Матвей. – Об этом сложно говорить.
– Но все равно придется. Кстати, это хорошая привычка – заставлять себя говорить о том, о чем сложно. Люди предпочитают отмолчаться, затаив обиду, уж лучше бы они не могли себя заткнуть. Возьмите себе на заметку, – облизнув колпачок ручки, посоветовал психолог.
Пропустив совет мимо ушей, Матвей, громко вздохнул и продолжил ранее начатый рассказ:
– Я их испугался, до ужаса испугался. Эти твари, я думаю, что-то вроде вируса или бактерий – они каким-то образом находят нас, может, по воздуху и начинают паразитировать, поэтому я назвал их паразитами. Как мерзкие черви или все то, что копошится сначала в земле, а потом – в тебе.
– Так, – кивнул седовласый мужчина.
Комната, в которой они сидели, оставалась мрачной даже при солнечном освещении и включенных светильниках с желтыми грушами лампочек. Вину на себя брали узорчатые темно-зеленые обои и цвета темного ореха мебель. Стол, шкафы и стулья, понурившись, стояли по углам, осознавая свой прокол, стараясь быть как можно незаметнее. Ни один день своего существования они не оправдывали этих ухищрений, как не оправдывали психолога его грамоты и дипломы. Он с рвением стирал с тоненьких рам под дерево пыль, и этим, в общем-то, все ограничивалось.
Федор Александрович полностью снимал с себя ответственность за декор, перекладывая ее, как ни странно, именно на несчастную мебель. И в течение дня, когда глаза уставали от монитора, он окидывал взглядом комнату, не упуская возможности с укором покачать головой и вздохнуть.
Он давно оживил все деревянные и пластмассовые шкафчики с выдвижными ящиками, причудливое нагромождение склеенных между собой коробочек для канцелярии, вешая на края зеленые и желтые скрепки или складывая стопки разноцветных стикеров.
Дома его ждала такая же, но по бытовому приевшаяся мебель, к которой мужчина относился точно к зазнобе-жене и потому не спешил по вечерам закрывать кабинет.
В дни, когда ясность мысли не покидала его, он брался за ручку и бумагу и описывал весь прожитый собою день – от самого утра и до последних секунд. И этими неумелыми мемуарами были завалены все шкафы и папки, смешавшись с информацией о клиентах и прочими документами.
Сидевшая в коридоре секретарша иной раз раздраженно цокала, находя в куче бумаг записи, но, не говоря ни слова, перекладывала их, аккуратно раскладывая по порядку.
Эта женщина с давних пор втайне заботилась о Федоре Александровиче, даже если ее забота сводилась лишь к этому. Но, по правде, ни одно ее действие, каким бы значимым оно не было, не привлекло бы внимание мужчины.
Вернемся же к Матвею, который, наконец, собрался с мыслями и выдал следующее:
– Не знаю, много ли их, и как все выглядят. Мой… целиком не показывался. Возможно, в это сложно поверить, черт, да, я уверен – в это невозможно поверить, но паразит пытается вылезти из моего рта! – воскликнул он. – Прямо из горла. И выглядит, как большой голубой глаз. Я, чувствуя в горле шевеление, открываю рот и вижу его где-то там, толчками пробирающегося выше. Отвратительно!
Федор Александрович скривился, но тут же спохватившись, недоверчиво
