затеял, ему непременно необходимо сперва обосновать свои действия.
Что касается сестриных тревог, Дэвид их просто высмеял: «Ружье не причинит мне вреда. Сама знаешь, оно даже не заряжено».
«Но ты заряжаешь его, – не унималась она, – перед тем, как поставить обратно на место. Тимоти настаивает, чтоб оружие хранилось заряженным. Если хочешь знать мое мнение, наш братец Тимоти слегка с приветом…»
Да что там говорить, все они, в общем-то, с приветом. Он сам, и Тимоти, и, пожалуй, Хорас, и Эмма, только на свой манер. Все, кроме младшей сестренки Инид. Она одна из всех отличалась независимостью духа и склонностью к размышлениям. Нет сомнений: она проводит в размышлениях больше времени, чем все остальные, вместе взятые.
Напомнив себе, что баранина не может ждать и что ее надо съесть, пока не остыла, Дэвид решительно зашагал домой. Сеттер сообразил, что потехе и веселью на сегодня конец, и степенно трусил следом.
Перевалив взгорок, Дэвид сразу увидел дом посреди прямоугольной лужайки, зеленеющей на фоне бурых полей. По периметру участка, в центре которого стояло строение, высились густые деревья в великолепии осенней листвы. По ближнему краю участка бежала пыльная дорога, превратившаяся ныне просто в двойную колею из никуда в никуда. От дороги к дому вела подъездная аллея, обрамленная высокими тополями, которые год от года хирели и вот-вот, осталось недолго ждать, окончательно зачахнут и рухнут.
В сопровождении верного пса Дэвид двинулся под уклон, по рыжеватой наготе осенних полей, и вскоре вышел на аллею. И вот он, дом – приземистое двухэтажное сооружение из необработанного камня, и каждое разделенное надвое окно горит тихим пожаром, отражая заходящее солнце.
Поднявшись по широким каменным ступеням, он, как обычно, повоевал немного с тяжелой неподатливой ручкой, прежде чем половинка двери мягко отошла на свежесмазанных петлях. Вестибюль, потом полумрак просторной гостиной, где зажжена всего-то пара свечек на столе в дальнем углу, и только потом, глубже, яркое зарево столовой, где свечей не жалели. Оттуда, из столовой, доносились приглушенные голоса, и было ясно, что вся семья уже в сборе в предвкушении вечерней трапезы.
Тем не менее он не сразу пошел в столовую, а повернул из гостиной направо, в оружейную комнату. Здесь мерцала единственная свеча на верху стойки и по комнате метались неясные тени. Подойдя к стойке вплотную, он переломил ружье, выудил из кармана своего охотничьего плаща два патрона, вставил их со щелчком в стволы и одним легким движением замкнул казенник. Поставил ружье на отведенное ему место и обернулся. Посреди оружейной стояла сестренка Инид.
– Хорошо провел день, Дэвид?
– Даже не слышал, как ты вошла, – отозвался он. – Ты двигаешься, как пушинка. Случилось что-нибудь, о чем я должен знать, прежде чем полезу в клетку к льву?
Она легко покачала головой:
– Сегодня лев в отлучке. Хорас стал почти человеком или, по меньшей мере, приблизился к человекоподобию
