записки медленно свернулись, как живые, пряча от меня фразу Игоря. Во рту неожиданно пересохло. Показалось, что кто-то находится в номере. Совсем рядом: заглядывает через плечо, обжигая дыханием кожу шеи.
Желтая бумага вновь тихо зашуршала, медленно разворачиваясь. Светло-бежевый коврик, на котором она лежала, вдруг начал пропитываться чем-то темно-красным и густым. В воздухе появился солоноватый запах с оттенком металла.
Я сглотнула, позабыв, как дышать. Записка почти выровнялась, багрово-черными буквами проявились два слова:
«Волнуюсь. Море».
Внезапно мою шею сжали чьи-то пальцы, не давая шевельнуться, парализуя одним прикосновением.
– Попалас-с-сь, – прошептали на ухо с особым извращенным удовольствием.
Перед глазами все поплыло. Я захрипела. Руки и ноги онемели, сердце замерло, будто никогда не билось.
Последнее, что я успела увидеть: записка извернулась и вдруг скрутилась в острый рыбацкий крюк.
– Попалас-с-ь. Моя.
Резкая боль пронзила грудь, и я потеряла сознание.
Глава 6
Городовой и кто-то
Грабар замер. Сигарета в руке догорела и обожгла кожу. Коротко зашипев, словно Нешка, которого Яна повесила ему на шею, он подул на пальцы и медленно обернулся. М-да. Не стоит никогда надеяться на лучшее. Надежда – самое ненадежное чувство из всех, которые есть на свете. Как бы глупо это ни звучало.
Белый лев, оживший камень, коротко рыкнул, разглядывая Олега своими неподвижными глазами. Воздух в легких Грабара застыл, по телу пробежал холодок. Зверь. Подарочек племени каменных оборотней. Вот уж Городовой любит всякую всячину. Нет бы выбрать что посимпатичнее!
Городовой улыбнулся уголком губ, чуть склонил голову набок. Белые волосы скользнули по плечу, обтянутому черной тканью идеально выглаженной рубашки. Черты лица – резкие, кожа – гладкая-гладкая – ни морщинки, ни складочки. Глаза – такие же неподвижные, как у каменного льва, сидящего у его ног. Прямой нос. Левое ухо проколото – серьга в виде стального якорька, видимо, символ портового города.
Одежда – черная. Ладони немного вытянутые, пальцы – длинные и гибкие. Вроде во внешности ничего устрашающего, а смотришь – и в холодный пот бросает.
Грабар заставил себя улыбнуться:
– Доброй ночи, Данила Александрович.
Городовой ответил не сразу. Только посмотрел так, что мигом захотелось позорно дать деру. Грабар усилием воли сохранил невозмутимое выражение лица. Стоять и еще раз стоять. Не показывать страх. Плевать, что чуждое и страшное создание. Он – хранитель города. И какими бы чудовищными ни казались его методы, но они всегда действенны. Городовому лучше знать. Он обменял свою жизнь и прошлое на город.
– Доброй-доброй, – ответил тот низким приятным голосом.
Отчаянно хотелось сделать ноги, но Грабар только отвел взгляд.
«Видимо, нервы расшалились, – подумал он. – А может, при свете дня Городовой не производит
